Чтобы производить на население должное впечатление своим почти королевским могуществом, Бонапарт часто устраивал парады перед дворцом Тюильри или на Елисейских полях. Окруженный пышно разодетой свитой, верхом на строевом коне, Наполеон часто принимал парад своей гвардии, при этом он облачался в красивую форму Первого консула из красного бархата. Солдаты и офицеры в новеньких, ладно подогнанных по фигуре желтых мундирах маршировали мимо него под музыку огромных сводных оркестров, демонстрируя при этом безукоризненную выправку. Оркестры обычно играли Partant pour le Syrie («Сирийский марш») или Chant du Depart («Прощальную песню), написанные Гортензией де Богарне, падчерицей Наполеона. «Марсельеза», считавшаяся теперь якобинской и бунтарской, больше не исполнялась. Гвардейцы, проходившие тщательный отбор, отличались фанатичной преданностью Первому консулу. Ими восхищалось подавляющее большинство французов.
Человек, еще не так давно перебивавшийся с хлеба на воду на половинном офицерском жалованье и живший в ветхом домишке, быстро усвоил барские привычки, хотя особой роскоши до поры не допускал. Одевался он пока просто, но пистолеты его были инкрустированы золотом, в эфес сабли были вкраплены алмазы. Его слуга Констант с почтением отзывался о нем как о барине, которого нельзя представить без челяди. Утром его одевали трое слуг. Такая зависимость не считалась чем-то необычным в то время; даже в крайне стесненных финансовых обстоятельствах Моцарт не мог обойтись без прислуги. Наполеон был не прочь понежиться в ванне, иногда часами не вылезал оттуда, диктуя распоряжения своим секретарям. И только после тщательного растирания одеколоном с головы до ног он позволял, чтобы его одевали, как ребенка. В еде он был довольно воздержан (пока не женился на Марии-Луизе), предпочитая обычно жареного цыпленка, которому предшествовал бульон. Запивал он все это стаканом шамбертена и чашкой кофе. Иногда выпивал рюмку мадеры. Крепкие напитки, коньяк или водка, не были его слабостью.
Когда у него было свободное время, оно почти целиком посвящалось чтению. Граф Шептель, имевший возможность близко наблюдать его, находил, что в образовании Наполеона имелись серьезные пробелы:
«Он почти ничего не знал об античной литературе, прочитав лишь фрагменты основных трудов самых известных историков и запомнив несколько цитат. ...Он утверждал, что Тацит является самым худшим историком древности. Наверное, прийти к такому выводу его заставила трактовка автором образа Тиберия. Гораций в его представлении подходил только изнеженным сибаритам. Безоговорочным авторитетом у него пользовался один лишь Гомер. Среди современных авторов он невысоко ставил Вольтера, Расина и Руссо; его любимым французским поэтом был Корнель».
Воспоминания графа слишком пристрастны и субъективны. Наполеон сам сказал, находясь уже в ссылке: «Чем больше я читаю Вольтера, тем больше он мне нравится... Мне нравятся даже его исторические труды». А вот в Руссо, герое своей юности, он явно разочаровался: «С тех пор как я увидел Восток, я нахожу Руссо отталкивающим — распущенный человек без моральных устоев подобен собаке». Он по-прежнему увлекался стихами Оссиана и получал огромное удовольствие от чтения современных романов. Мадам де Ремюзе, женщина традиционных и даже пуританских взглядов, была шокирована, когда однажды он дал Марии-Луизе почитать книгу Рестифа де Бретона, которая в наше время считалась бы вполне безобидной.
Говорить он умел лишь по-французски и по-итальянски. По словам Шептеля, которые дошли до нас через мадам де Ремюзе, «ни на одном из них он не мог говорить без ошибок. Его французский сразу выдавал в нем иностранца! Секретари читали ему выдержки из британских и немецких газет, но сам он не был способен произнести правильно ни единого слова по-английски или по-немецки. При встрече с поэтом, Гете, он назвал его «мсье Гот».