Даже в таких условиях самоуверенность Наполеона не знала границ. Его женитьба на эрцгерцогине Австрийской и рождение наследника в 1811 году вызывали что-то вроде эйфории. «Ко времени своего замужества Мария-Луиза обладала одним талантом, которым очень гордилась, — говорит знаменитый исследователь Наполеона Фредерик Массон. — Она умела шевелить ушами, не двигая кожей лица и головы, однако это недостаточно интересное развлечение уступило место игре на биллиарде». Императору пришлось брать уроки, чтобы играть с ней. Она любила хорошо натопленные комнаты, тогда как он предпочитал прохладу. Однако он очень тепло относился к ней, а она отвечала ему взаимностью, хотя и была на двадцать лет моложе. Чувственность в ее натуре была доминирующей чертой, что делало ее легкой добычей для других мужчин (в 1814 году ее соблазнил генерал Нейпперг). Наполеон разрешал ей мыть его в ванне и есть с ним из одной тарелки. Массон утверждает, что «это была не та женщина, которую он хотел бы видеть императрицей». Она была для него символом того, что он признан другими монархами. Однако его мнение об австрийцах, особенно это касалось родни его жены, было весьма невысоким. Он осыпал их дорогими подарками, чтобы быть избавленным от их назойливого внимания. По мнению Гитлера, прибытие во Францию австрийской императрицы «нанесло непоправимый удар по национальной гордости французов». В политическом отношении женитьба на представительнице дома Габсбургов оказалась серьезной ошибкой Наполеона.
Фуше нарушил свое уединение, чтобы предостеречь императора от войны с Россией, пока не покорена Испания. Он считал неразумным воевать одновременно за Пиренеями и за Неманом. Император отмахнулся от его предостережений, не потрудившись даже прочитать меморандум, который был ему представлен. «Это не кризис. Это политическая война, — сказал он потрясенному Фуше. — Испания падет, как только я уничтожу английское влияние в Санкт-Петербурге. Мне нужно 800 тысяч человек, и у меня они есть. Я могу повести за собой всю Европу, а сегодня Европа — это просто старая шлюха, которая будет делать то, что я скажу, потому что у меня есть армия в 800 тысяч человек. Не беспокойтесь. Считайте войну с Россией войной за победу здравого смысла, за всеобщее спокойствие, за всеобщую безопасность». Он добавил: «Что я могу поделать, если мощь, которой я обладаю, ведет меня к мировому господству?». Затем он поделился своими будущими планами: «Я хочу завершить то, что сейчас существует только на бумаге. Нам нужно создать единый европейский свод законов, единый международный суд, единую валюту и единую систему мер и весов. Я хочу объединить европейский нации в единую нацию со столицей в Париже.»
Рассказ Фуше подтверждается и записью беседы аббата Прадта с императором в ноябре 1811 года. Наполеон говорил: «Через пять лет я буду властелином мира. Осталось покорить только Россию, я сделаю это, Париж, центр Вселенной, будет простираться до Сен-Клу. Я хочу, чтобы это был город с населением в два, три или даже четыре миллиона человек. Это будет что-то сказочное, колоссальное, до сей поры неслыханное. Общественные здания этого города будут пропорциональны его населению». Наполеон очень жалел, что нельзя перенести из Рима собор святого Петра и установить его на берегу Сены.
Есть сведения, что, хотя Наполеон и сознавал, какую трудность составит для него война с Россией, он считал ее неизбежной. Безусловно, он предпочел бы решить все мирным путем, если бы царь согласился подчиниться ему, но в то же время у него не было и тени сомнения в своей победе. Он предполагал отдать часть покоренной России Великому княжеству Варшавскому, а оставшиеся западные земли включить в марионеточное государство — Великое княжество Смоленское. Швеция должна была участвовать в нападении на Санкт-Петербург, так как ей были обещаны Финляндия и балтийские государства.
Запад был ошеломлен тем, как без видимых усилий вермахт покорил народ, который Чемберлен назвал «великой мужественной нацией». Иностранные обозреватели не принимали во внимание более слабую оснащенность польской армии. Войска фюрера казались непобедимыми. Французский генерал далеко не наполеоновского уровня Стафф избрал вялую оборонительную тактику, девизом которой было: «Мы победим, потому что мы сильнее».