Наполеон и Жозефина

Несколько раз она возобновляла свои просьбы помочь ей вернуться во Францию. Но эльзасец был рад удерживать около себя любовницу человека, которого он считал дезертиром, и отказывал ей. Целых два месяца Беллилот просила, умоляла его терпеливо и смиренно. Наконец, отчаявшись, она обратилась к доктору Деженетту и добилась от него разрешения отправиться в Марсель с очередным караваном судов. Очень обрадованная, она на следующий день получила паспорт и чек на кругленькую сумму вместе с такой запиской:

"Моя дорогая, Вам больше нечего делать здесь. Езжайте во Францию, где у Вас есть друг, который не сможет пренебречь интересом к Вам. Будьте счастливы и хотя бы иногда вспоминайте о том, кого Вы оставили здесь. У него, может быть, тяжелая рука, но будущее покажет Вам, что у него доброе сердце.

Клебер".

К этой любезной записке было приложено рекомендательное письмо к генералу Мену, коменданту Розетта:

"Дама, которая предъявит Вам это письмо, мой дорогой генерал, — гражданка Фур. Она желает попасть во Францию, чтобы соединиться с героем-любовником, которого она потеряла. Она ждет Вашего любезного содействия, чтобы это путешествие прошло в наикратчайшие сроки и в наиболее приятной компании. Обо всем этом она попросит Вас лучше, чем я.

Клебер".

Полина покинула Каир 15 октября, а через девять дней Мену отправил Клеберу следующее письмо:

"Дорогой генерал, красавица прибыла. Я предоставлю ей все услуги, которые в моей власти, но не хочу быть замешанным в какие-либо дела с ее мужем. Будьте уверены, что во Франции он станет болтать об этом. Этот неуравновешенный человек имеет много врагов, и в законодательном корпусе найдется кто-нибудь, кто сочтет эту галантную авантюру интересной темой для пересудов, что может сослужить нам дурную службу, если мы вмешаемся в это дело.

Мену".

Чтобы приятно провести время в ожидании отъезда, Полина стала любовницей Жюно, который тоже готовился покинуть Египет. И, наконец, 25 октября они вдвоем поднялись на борт "Америки".

Если бы марсельские чиновники, осуществляющие санитарный досмотр, действовали так, как желала Полина, то она, едва ступив на берег, впрыгнула бы в почтовый дилижанс и немедленно покатила в Париж.

…И, может быть, не было бы государственного переворота 18 брюмера…

Члены Директории, так же как и противники будущего консула — якобинцы и роялисты — постарались бы открыть парижанам глаза на то, что человек, олицетворяющий для них аскетизм и добродетель, на самом деле "преследуется" своей сожительницей. Тотчас были бы написаны памфлеты, с саркастическим галльским юмором раскрывающие роль, которую сыграла Полина в Каире. Появились бы пасквили, как пишет барон де Субей, "наполненные описанием грязных похождений этого героя, имеющего теперь безупречную репутацию", которые разносчики газет распространили бы даже по самым бедным жилищам, и разочарованный народ стал бы думать, что этот Бонапарт такой же, как и все остальные…

Но марсельские чиновники исполнили свой долг, и Полина Фур, подозреваемая в наличии у нее бацилл чумы, как и у всех возвращающихся из Египта, должна была подчиниться строгим карантинным правилам.

И в то время, пока она томилась в лазарете, ее бывший любовник готовился свергнуть Директорию, изгнать тех, кого он называл "гнилью", и заменить конституцию Третьего года новой, собственной хартией, предоставляющей ему власть.

С помощью одного из директоров — Эмманюэля Сиейса (остальные — это Баррас, Роже-Дюко, Мулен и Гойе), у которого имелся уже готовый текст, он намеревался созвать Совет старейшин на чрезвычайное совещание, чтобы объявить там о готовящемся заговоре против безопасности государства и под предлогом защиты от заговорщиков заставить его перевести законодательный корпус в замок Сен-Клу (на самом деле надо было помешать депутатам поднять народ Парижа против Бонапарта), назначить нового главнокомандующего парижским гарнизоном и, наконец, предоставить Совету пятисот во главе с Люсьеном Бонапартом право выбрать трех консулов, облеченных полномочиями изменить Конституцию…

Поговорив со множеством людей и убедившись в поддержке всех слоев общества, корсиканец обнаружил в то же время, что есть один человек, фанатичный честолюбивый якобинец, с которым ему предстояло бороться. Этот человек ненавидел его и завидовал ему.

Как-то раз Бонапарт сказал Бурьенну:

— "Я думаю, что Бернадот и Моро будут против меня. Моро я не боюсь: он слаб и безынициативен. Я уверен, что он предпочтет военную власть политической — он ее получит с обещанием получить командование армией. Но Бернадот! В нем течет мавританская кровь, он предприимчив и смел и связан с моими братьями. Он не любит меня и я почти уверен, что он будет против. Получив власть, он будет считать, что ему все дозволено".

Бурьенн, приводя этот разговор, добавляет: "Ходили слухи, что Бернадот высказал мнение о необходимости предать Бонапарта военному суду за то, что он покинул свою армию и обошел санитарные правила".