Наполеон, или Миф о «спасителе»

Российский указ от 31 декабря 1810 года нанес удар по импорту предметов роскоши из Франции. Это была вынужденная мера, направленная на выравнивание российского торгового баланса. В письме от 25 марта 1811 года царь обосновывает введение новых пошлин «полным расстройством морской торговли и пугающим падением курса рубля». Впрочем, политики оказывали на российского императора не меньшее давление, чем предприниматели. Тильзитский договор не получил одобрения санкт-петербургского двора. Французы перехватили и передали царю письмо, свидетельствовавшее о существовании заговора, направленного на свержение Александра I и воцарение его сестры Екатерины. На следующий день после Тильзита царь, не забывавший о судьбе своего отца, Павла I, преданного его окружением, пошел на попятный, продемонстрировав пассивность в Эрфурте, нежелание вступать в матримониальный союз с Наполеоном, нарушив режим континентальной блокады. Помимо всего прочего к мнению двора и предпринимателей присоединилась армия, отказавшаяся брататься с французами в Тильзите. Давыдов писал в «Военных записках»: «Что касается до нас, одно любопытство видеть Наполеона и быть очевидными свидетелями некоторых подробностей свидания двух величайших монархов в мире — несколько развлекли чувства наши; но тем и ограничивалось все наше развлечение. Общество французов нам ни к чему не служило; ни один из нас не искал не только дружбы, даже знакомства ни с одним из них, невзирая на их старание — вследствие тайного приказа Наполеона — привлекать нас всякого рода приветливостями и вежливостью. За приветливости и вежливость мы платили приветливостями и вежливостью — и все тут. 1812 год стоял уже посреди нас, русских, с своим штыком в крови по дуло, с своим ножом в крови по локоть». Наполеон также был разочарован Тильзитским договором. Он не оценил сдержанности, проявленной Россией в Эрфурте и в ходе франко-австрийской войны. Он не мог смириться даже с лазейкой в континентальной блокаде, когда казалось, что еще немного — и кордон сокрушит Англию. С 1806 года торговые палаты, во главе с лионской, потребовали возобновления торговых отношений. 7 декабря 1807 года Шампаньи писал Коленкуру: «Его Величество поручил мне переговорить с вами по вопросу о французской торговле. Насколько мне известно, только она и представлена в Санкт-Петербурге. Сейчас самый благоприятный момент для ее возрождения». Однако отрезвление не заставило себя ждать: огромные расстояния, дороговизна транспортировки, проблемы с кредитованием, близость более доступных рынков в Германии и Италии вынудили французских негоциантов отказаться от России. Окончательная утрата этого рынка наносила, следовательно, лишь незначительный ущерб и, по мнению французских торговцев, не должна была привести к войне. Между тем Наполеон стремился к ней, несмотря на сдержанное противодействие нотаблей. В его представлении она вписывалась в рамки франко-английского конфликта, будучи естественным продолжением континентальной блокады. Вот признания Наполеона Нарбонну, которыми последний поделился позднее с Вильменом:

«Этот далекий путь ведет в Индию. Александр достиг бы Ганга, преодолев то же расстояние, какое отделяет от этой реки Москву. Вам должно быть известно о миссиях генерала Гарданна и ориенталиста Жобера в Персии. Ничего толкового из этого не вышло. Но я знаю маршрут и умонастроения народов, населяющих земли, через которые нам предстоит пройти, чтобы от Еревана и Тифлиса добраться до английских колоний в Индии… Вообразите, что Москва взята, Россия повержена, царь усмирен или пал жертвой дворцового заговора, тогда можно основать новый, зависимый от Франции трон. И скажите, разве для великой французской армии и вспомогательных отрядов из Тифлиса не открыт путь к Гангу, разве не достаточно одного туше французской шпаги, чтобы на всей территории Индии рухнула эта пирамида английского меркантилизма?» Если эти декларации и достоверны, не преследовали ли они цель ввести Нарбонна в заблуждение? Был ли

Наполеон искренен или опьянен численностью гигантской армии, которую ему удалось собрать к 1812 году? В 1811 году военному министерству и, в частности, топографическому отделу, возглавляемому Бакле д'Альбом, поручается составление карт для предстоящей кампании. Военное снаряжение и техника складируются в Ла Фере, Меце, Майнце, Везеле и Маастрихте, а затем отправляются в Данциг.