Наполеон - исчезнувшая битва

- На этом месте я хотел бы быть похороненным. - Помолчал, будто к чему-то прислушиваясь, и добавил: - И буду.

Сегодня около родника император вновь заговорил о смерти:

- У меня проблемы с желудком, частые колики... От рака умер мой отец... Но я скорее всего умру не от рака, меня... отравят англичане.

И, не дожидаясь моих возражений, завел разговор о Бэтси:

- На самом деле, мне с ней просто весело. Я смеюсь вместе с ней. Раньше, когда я правил народами, у меня не было чувства юмора. Власть не должна быть смешной. Но теперь... Однако все это надо заканчивать и побыстрее переезжать на "сухую гильотину", каковой, как я понял, станет для нас Лонгвуд. - Он сидел на поваленном дереве и чертил палкой на песке. Двадцать лет я боролся с англичанами... Я уже побеждал при Ватерлоо, но... Но если бы даже я выиграл, я все равно не победил бы. Я не мог бороться со всей Европой... Я мечтал, чтобы Франция правила целым светом. Но во время Ста дней понял: для этого у нее уже нет необходимого населения. Моя армия лежит на полях Европы, в Африке и в России... Мои ворчуны-гвардейцы остались в грязной жиже на поле Ватерлоо...

Вот почему он отказался сопротивляться тогда, в Париже, когда толпы шли мимо его дворца. "Нет необходимого населения". Его вечное соревнование с Александром Македонским... А меньше целого света он не хотел.

- Я рассказывал вам, как искал смерти на полях сражений, а судьба все время отказывала мне. И я задавал себе вопрос: почему? И понял: я остался жить, чтобы победить их... Возблагодарим же глупцов за все унижения, которым они меня подвергли... и еще, увидите, подвергнут. Ибо теперь все, что мы с вами запишем, будет читаться как житие мученика. Каждое слово, записанное вами, приобретет в будущем великую цену, ибо будет оплачено моим страданием... Да, двадцать лет я боролся с англичанами. И только теперь смогу их победить! Увидите, мое мученичество вернет корону моему сыну... Я прочел всё, что вы записали. Но теперь нам следует еще раз всё переписать с самого начала. Начнем, как только переедем в Лонгвуд.

Вчера простились с гостеприимным бунгало. Наш путь лежал на скалу. И в первый же день возобновилась наша диктовка.

Мы живем на скале, окруженные вечным мокрым туманом. В каморке, именуемой "кабинетом императора", проводим по четырнадцать часов в сутки. Император заново рассказывает всё, что я записал на корабле. Но теперь он диктует мне совсем другую историю. Это жизнь великого и справедливого полководца, который, оказывается, никогда ни на кого не нападал. Нападали на него, потому что он был законный сын Революции. Оказывается, он всегда уважал и свободу творчества, и либеральные идеи. И нес (правда, на штыках) великие идеи свободы и равенства в феодальную Европу... "Я сеял семена свободы повсюду, где внедрялся мой Кодекс. Я боролся за равенство, мечтал установить всеобщую свободу совести и дать благо образования всем классам..." Но, когда на него нападали, его военный гений был беспощаден. По мановению его руки рушились величайшие державы. Его завоевания могли сравниться разве что с победами Александра Македонского.

Однако эти завоевания, оказывается, должны были осуществить великую мечту просвещенных философов - создать единую Европу. "Я хотел создать единый европейский свод законов и сделать Европу одной нацией. Соединенные Штаты Европы - вот моя мечта..." (Правда, во главе с Францией.) Что же касается крови сотен тысяч солдат, лежащих в земле Европы, Азии и Африки, то это вина тех, кто вынуждал его обнажать меч. "Впрочем, - тяжкий вздох, какие великие дела делались без крови?"

Два десятка жалких комнатушек - здесь мы живем. Я с сыном - в угловой комнате на втором этаже, вместе со слугами. Крыша протекает, сын нездоров.

Первое предвидение императора быстро сбылось. На остров приехал новый губернатор, сменивший Кокберна, - генерал-лейтенант сэр Гудсон Лоу. За свою карьеру звезд с неба он не хватал, но усердно исполнял разные военные и дипломатические поручения. Будучи главой гарнизона на Кипре, он умудрился сдать остров без единого выстрела небольшому отряду наших драгун.

Император оценил его сразу:

- Вы посмотрите на эту яйцевидную голову, оттопыренные уши и жалкие, бегающие глаза! Это болван, сознающий, что он болван, и оттого подозрительный, самолюбивый и завистливый. Он будет впадать в панику, страшась возложенной на него миссии. Он ведь понимает, что если я захочу бежать, то не сможет мне воспрепятствовать. И оттого будет постоянно делать из мухи слона, больше всего боясь ошибиться. Впрочем, первой его ошибкой было то, что он родился... - И император добавил с удовольствием: - Итак, готов держать пари, что он превратит нашу жизнь в показательный ад...

Все так и случилось. Если добрый Кокберн старался не замечать постоянных нарушений инструкций своего правительства, то Лоу был болен маниакальным соблюдением этих инструкций. Он хотел иметь оправдания на случай бегства императора. Маршрут наших поездок верхом был резко сокращен, а вне маршрута император мог появиться лишь в сопровождении охраны англичан.