Наполеон. Изгнание из Москвы

Авангард, которым командовали Ней и Мюрат, в течение долгого времени изнывал от бездействия, так и не увидев достойного количества русских. Недисциплинированность распространилась и среди большого количества иностранных солдат рядового и сержантского состава, к этому добавились разноязычие и соперничество между собой. Уже упоминавшийся сержант гвардии Бургойнь, переправившийся через Неман 24 июня, до ночи с 28-го на 29 июня не слышал ни единого выстрела. Майор Марбо, командующий кавалерийским полком на левом фланге, который возглавлял старый гренадер Удино, вступил в бой днем позже, когда у местечка Вилькомир корпус Удино столкнулся с небольшой, мужественно сражавшейся армией Витгенштейна, стоявшей по дороге на Санкт-Петербург.

Между тем не было недостатка и в разных предзнаменованиях. За день до генерального наступления Наполеон, одетый польским офицером, очень неудачно упал с лошади, резко отскочившей от пробегавшего мимо зайца, тогда как в Вильно, некоторое время спустя, император Александр чуть было не получил серьезных травм, когда под его стулом провалился пол. В то время никто не задумывался над этими неприятными случайностями. Наполеон пользовался дурной славой плохого наездника, а в России всегда хватало «потемкинских деревень».

Первыми французами, пересекшими границу литовской России, стали солдаты саперного патруля, форсировавшие Неман, чтобы наладить переправу. Первыми противниками, которых наступавшая 400-тысячная армия встретила на своем пути, были несколько казаков, достаточно любопытных и хладнокровных, чтобы на свой страх и риск поинтересоваться у наступавших, что они здесь делают. Саперы ответили им, что они пришли воевать с императором Александром и захватить Вильно. Под конец им удалось убедить казаков в своих враждебных намерениях. Те повернули коней и стремительно ускакали, трое саперов успели разрядить свои мушкеты им вслед.

Так прозвучали первые выстрелы чудовищного военного конфликта, который разгорелся на огромном пространстве между Москвой и границей Португалии и длился почти непрерывно в течение 22 месяцев, втянув миллионы европейцев в войну, масштабы которой сравнимы разве что с войнами варваров в V веке нашей эры. С другой стороны, три выстрела, прозвучавшие тогда, оказались предвестниками залпов миллионов орудий, загремевших при Вердене и Сталинграде чуть более столетия спустя. В отличие от предыдущих кампаний Наполеона эти три выстрела оказались началом Отечественной войны, войны патриотической, по своим масштабам превзошедшей ту народную войну, которая шла в то же время на Пиренейском полуострове. Действительно, патриотизм испанцев сильно влиял на ход войны, но, если бы в центре сопротивления не стояла блестяще обученная армия Веллингтона, народное сопротивление было бы подавлено в течение нескольких месяцев. Однако только не в России. Русский мужик добровольно пошел сражаться за царя, когда на западной границе показался кивер первого французского солдата. Волна народного гнева катилась вслед завоевателям до тех пор, пока последний маршал императорской армии не пересек мост через Неман, и продолжала гнаться за разбитой французской армией во время отступления по польской территории, через Эльбу, и по равнинам Саксонии, и дальше, после переправы через Рейн, до самого Парижа.

До появления регулярной армии, могущей противостоять наступлению французов, на пути солдат Наполеона стоял простой русский мужик, который мало что мог сделать против обученных солдат. Но то малое, что он мог, делалось с таким рвением и мужеством и доводило царя до слез. Как только Россия начала оказывать достойный отпор завоевателям, народное сопротивление крепло с каждой милей, пройденной французами. Жители сжигали свои деревни, опустошали сельскую местность, угоняя скот, и исчезали, чтобы примкнуть к одному из многих партизанских отрядов, уже сформированных в густых березовых лесах, покрывавших русские равнины.

Была предпринята попытка использовать тактику выжженной земли, которая очень успешно зарекомендовала себя в Португалии, когда Веллингтона вынудили отступить к городу Торрес-Ведрасу в сентябре 1810 года, но в России сопротивление завоевателям было таким сильным, что в водоворот народного гнева втянулись не тысячи, а миллионы людей, живших и кормившихся от того, что дает земля. «Ах, этот прекрасный народ, — воскликнула императрица Мария Федоровна, — теперь ясно видно, каков он на самом деле!»

2