Наполеон. Отец Евросоюза

Сначала император Александр, казалось, был готов пойти навстречу его желаниям. Он с радостью принял известие о намерении Наполеона эвакуировать Пруссию, признал Жозефа испанским королем, выразил сожаление по поводу несчастия, постигшего Дюпона, и даже дал легкое предостережение Австрии. Затем он отправился в Эрфурт, горя нетерпением: только что происшедшая в Константинополе новая революция, во время которой бывший султан Селим III погиб, Мустафа IV был низвергнут и на престол возведен его брат Махмуд, должна была, по-видимому, облегчить ему достижение его цели. Тем не менее он остановился в Кенигсберге, чтобы повидаться с прусской королевской четой. Тем временем Наполеон вернулся в Париж. 15 августа у него был бурный разговор с австрийским послом Меттернихом, причем он старался доказать последнему, что объявление войны Австрией будет для нее равносильно самоубийству. 8 сентября он заключил с принцем Вильгельмом прусским договор об эвакуации: военная контрибуция была окончательно определена в 140 миллионов; крепости на Одере: Штеттин, Кюстрин и Глогау, он удерживает в качестве залога, и максимальный состав прусской армии устанавливается в 42 000 человек. Приняв эти меры предосторожности, Наполеон затем уже ни о чем больше не думает, кроме как о свидании с императором Александром. Он хотел пленить, заинтересовать, удивить, ослепить русского царя; он привез с собой все, что было у него наиболее замечательного во всех отраслях: Талейрана и Тальму, весь женский персонал Французской комедии, гвардейские команды и придворный штат, – словом, полный набор великолепных декораций: гениальный режиссер, он превратил старый немецкий город в пышную сцену для одной из тех удивительных комедий, какие он так мастерски умел ставить.

Свидание в Эрфурте. 27 сентября оба монарха встретились, не доезжая до города, и затем торжественно вступили в него под гул орудий и колоколов, приветствуемые кликами войска: «Да здравствуют императоры!» Первый разговор их был посвящен исключительно любезностям, каких требует этикет: они осведомлялись друг у друга о здоровье императрицы и принцев. «Если бы хватило времени при первом визите, – с насмешкой писал Талейран, – вероятно, было бы замолвлено словечко и о здоровье кардинала Феша». В следовавшие затем дни близость между императорами как бы восстановилась и окрепла. Они были неразлучны. Наполеон оставлял в своем распоряжении только утренние часы, которые употреблял на то, чтобы беседовать с Гете и другими немецкими мыслителями и поэтами; он старался очаровать их и очень дорожил этой победой. Днем императоры верхом присутствовали на маневрах, делали смотры; они называли друг друга братьями, подчеркивая это, и обменялись шпагами. Вечером они снова встречались в театре, где Тальма играл трагедии перед партером, полным королей. Короли баварский, саксонский, вюртембергский и королева вестфальская явились в Эрфурт заявить свою преданность императору; крошечный городок был полон немецких князьков, именитых гостей и любопытных, и в эту расшитую золотом международную толпу вмешалось несколько членов немецких тайных обществ, люди, глубоко страдавшие при виде унижения своей родины. Один юный студент поклялся заколоть Наполеона, но в решительную минуту у него не хватило мужества.

Князья и сановники соперничали друг пред другом в низком раболепстве. «Я не видел, – сказал Талейран, – чтобы хоть одна рука погладила гриву льва благородно». Пример лести подавал сам Александр; известно, как он подчеркнул стих Вольтера:

А дружба гения – высокий дар богов.

Он называл Наполеона не только величайшим, но и лучшим из людей. Его брат, Константин, восхищался красотой французского войска и играл в солдат: он зазывал в свою комнату часового, стоявшего у его дверей, и приказывал ему стрелять, как на ученьи, причем вюртембергский король, сидевший тут же, однажды едва не был убит. Однажды на параде, проходя позади шеренги с губернатором города, Удино, он приподнял ранец одного из французских гренадеров. «Кто меня тронул?» – сердито спросил ветеран, обернувшись. «Я!» – находчиво отвечал Удино.

Эрфуртская жизнь была прервана поездкой в Веймар, герцогская династия которого была в родстве с русским императорским домом. Здесь Наполеон снова увиделся с Гете, пригласил к себе Виланда и долго беседовал с ними о различных предметах из области литературы, философии и истории, причем, между прочим, защищал цезарей против Тацита; он неустанно старался примирить с собой Германию в лице ее славнейших представителей. На следующий день он устроил апофеоз своей победы над военными силами Германии: объехал со своими гостями поле битвы при Иене, объясняя на месте ход сражения. Затем все общество вернулось в Эрфурт, где по-прежнему без передышки начались непрерывные банкеты, смотры и театральные представления.