Наполеон. Заговоры и покушения

Но надеждам саксонца не суждено было сбыться. Вооруженный кинжалом и парой пистолетов, он весь день дежурил у ворот Тюильри, но звезда, хранившая Наполеона, не изменила ему и на этот раз: планы императора изменились, и он остался во дворце.

Прошло шесть месяцев, а юный барон все никак не мог приблизиться к Наполеону на необходимое для покушения расстояние. Видя безнадежность задуманного им плана, он начал сомневаться в успехе. Решимость его таяла на глазах. К тому же любимая графиня не отвечала на его письма. Деньги кончились, и он вынужден был одалживаться у случайно встреченных соотечественников. Это постыдное обстоятельство несколько всколыхнуло его ненависть к Наполеону, но никак не облегчило его задачу. Молодой человек был на грани отчаяния.

Однажды он бесцельно шел по улице, погруженный в свои невеселые мысли. Вдруг кто-то шепнул ему на ухо: «Барон Эрнест, тиран Германии еще жив!» Барон вздрогнул и обернулся. Вокруг не было никого, кто мог бы знать его по имени. Обыкновенная толпа парижан, торопящихся по своим делам, которым не было никакого дела до несчастного саксонца и судьбы его родины. Голос, однако, показался ему знакомым. Неужели это была его обожаемая Мари?

Со следующего дня он возобновил свое дежурство у дворца Тюильри. Вскоре ему повезло. Был день военного парада на площади Каррузель. После смотра войск Наполеон, как обычно, направился к захлебывающимся от восторга зрителям. Такой момент нельзя было упускать. Ла Сала бросился вперед, но, как и в случае с Фридрихом Штапсом, был перехвачен одним из офицеров охраны, не успев даже вынуть из кармана пистолет.

Наполеон даже ничего не заметил, но, узнав о случившемся, вновь захотел лично допросить человека, пытавшегося напасть на него.

— Если это не сумасшедший, — сказал он, — то наверняка человек отчаянный. Он что, хотел стрелять в меня прямо посреди моих гвардейцев?

Арестованного привели, и Наполеон с удивлением увидел перед собой субтильного блондина с бледными щеками, безусого и жалкого.

— Что вам пообещали за мое убийство? — спросил Наполеон.

— Ничего. Я лишь хотел избавить мир от тирана. Никакой иной цели я не преследовал.

— Вы сошли с ума. А может быть, рассчитываете на безнаказанность?

— Моя дальнейшая судьба меня не волнует.

— Вы выглядите таким безобидным, и как только подобная мысль могла прийти к вам в голову?

— Да, я выгляжу безобидным, даже робким, но у меня достаточно сил и мужества, чтобы убить угнетателя моей родины.

— Я вижу, что это настоящий фанатик, — сказал Наполеон, обращаясь к своему сверкающему золотом окружению. — И чем только забиты головы у таких юнцов, считающих себя спасителями всего человечества.

После этого император надолго замолчал, и юный саксонец принялся усиленно делать вид, что не боится. Его руки предательски дрожали, но их можно было спрятать за спину. Хуже обстояло дело с лицом: левая щека все время дергалась от нервного тика. Оказалось, что хладнокровие и храбрость — это единственные добродетели, которые невозможно подделать.

— Послушайте, — вновь заговорил император, обращаясь к пленнику, — я верну вам ваше оружие, я подарю вам свободу, и уже завтра вы сможете вернуться домой, ведь у вас есть отец и мать, о горе которых вы даже не подумали. За это я попрошу у вас лишь честного слова, что вы никогда ничего не будете предпринимать против меня.

Слезы блеснули в глазах юноши. Он был настолько растроган, что не мог ответить сразу, и попросил сутки на размышления.

На следующий день он объявил, что не может дать слова, которого от него требовали накануне.

— Все ли вы правильно поняли? — спросил его генерал Савари, лично приехавший в тюрьму, чтобы узнать ответ заключенного. — Вы поняли, что речь идет о вашей свободе? Мы могли бы отправить вас в вашу страну, к вашей семье, которая, наверное, уже оплакивает вас.

— Я все это отлично понял, — ответил молодой саксонец, — но я также отдаю себе отчет в том, что есть вещи поважнее, и их тоже можно потерять безвозвратно. Мой выбор сделан. Я уже дал слово, и лучше умру, чем ему изменю.

Секретарь Наполеона Бурьенн (к тому времени бывший) в своих «Мемуарах…» так описывает историю барона Ла Сала: