— Коросо! Я нефинофен. Мой атфокат опяснил пы фам… Я нефинофен.
— Вы, полковник Рабб?
— Господин граф, я полностью полагаюсь на торжество правосудия…
— Тогда вы пропали, — перебил его Гидаль, сопроводив свои слова грязным ругательством.
— Вы, капитан Бордерьё?
— Моя защита не будет долгой. Да здравствует император!
— Кто еще хочет что-то сказать в свое оправдание?
— Я еще ничего не сказал, — поднял руку капитан Пикерель.
— Хорошо, говорите.
— Минуточку, — сказал Пикерель, легко сказать «говорите», но я не адвокат, а ведь я просил себе защитника.
— Говорите.
— А что говорить, если я невиновен. Мы оказались втянуты в это дело случайно. В наших действиях нет и капли злого умысла. Нас разбудили ночью и сказали, что император погиб. Можно ли было в таких обстоятельствах сохранить ясность ума? Как бы вы сами повели себя на нашем месте?
— Пусть нам дадут адвокатов! — понеслось с разных сторон.
— Если защитники не явились, это их вина! — сказал секретарь суда.
При этих словах генерал Мале вскочил со своего места и крикнул, показывая пальцем на судей:
— Это ваша вина, господа, и вы это прекрасно знаете!
— Точно, — поддержал его Рато.
Испуганный граф Дежан переключился на капрала Рато:
— Хорошо, что вы можете сказать в свою защиту?
— Прошу прощения, монсеньор, я — как другие. Пусть лучше генерал скажет.
— Господин председатель, — сказал Мале, — защита Рато волнует меня больше, чем моя собственная. Рато приходил в клинику доктора Дюбюиссона, где я находился, чтобы повидать кого-то из своих друзей. Да, я видел его четыре или пять раз. Этот его друг попросил меня: «Могли бы вы, зная капрала Рато, содействовать его повышению». Случай представился. Я предложил Рато стать моим адъютантом. Он согласился. Я сказал, что являюсь уполномоченным Сената. Он ничего не знал. Вот вся правда о Рато. Оправдав его, вы отдадите должное ему и мне.
— Прения закончены, — объявил председатель суда. — Суд удаляется на совещание.
— Постойте, господа! — закричал майор Сулье. — Мы тут почти все — старые солдаты, отцы семейств. Так уж получилось. Но что теперь станет с нашими женами, с нашими детьми? Имейте жалость хотя бы к ним!
— А я? — закричал капитан Бордерьё. — Я всегда был предан императору, и все это знают! Да здравствует император!
— Точно! Да здравствует император! — поддержал его капрал Рато.
— И справедливость! — добавил с улыбкой Фанно де Лаори.
— А я хочу сказать судьям, — крикнул Гидаль, что все они рабы, не имеющие права голоса! Мы никогда не дождемся справедливости!
— Жандармы, — закричал, в свою очередь, граф Дежан, — успокойте и уведите обвиняемых!
Жандармы бросились исполнять приказ. Зал заседаний вскоре был очищен, и лишь с улицы донесся последний крик генерала Мале:
— Граждане! Да здравствует свобода!
Было уже два часа ночи. Судьи собрались в совещательной комнате, а к четырем часам у них уже было готово решение. Комиссия в составе генералов Дерио и Анри, полковников Женеваля и Монсея (брата маршала), майора Тибо и капитана Делона постановила: из 22 обвиняемых в заговоре против империи 13 человек приговорить к смерти. Двое из них, в частности полковник Рабб (за многолетнюю безупречную службу) и псевдоадъютант «генерала Лямотта» Рато (его отец был генеральным прокурором в Бордо), впоследствии были помилованы. Первым в списке приговоренных значился Мале, вторым — Фанно де Лаори. Далее следовали имена Гидаля, Сулье, Пикереля, Боккечиампе, Стинхувера, Бордерьё, Лефевра, Ренье и Бомона. Остальные обвиняемые были оправданы.
Кавалеры ордена Почетного легиона — а это были Мале, Рабб, Сулье, Пикерель, Бордерьё и Лефевр — были лишены этого почетного звания.
Жители Парижа даже не заметили, что в городе практически произошел государственный переворот. Правда, начали ходить какие-то слухи, но никто толком ничего не знал. Лишь после оглашения приговора на стенах домов появилась официальная прокламация, в которой говорилось следующее: