Наполеон. Заговоры и покушения

В четверг, 29 октября 1812 года, в Париже с утра шел холодный мелкий дождь. Небольшой отряд жандармов и полуэскадрон драгун выстроились около тюрьмы, в которой находились вчерашние заговорщики. В три часа дня семь закрытых фиакров выехали из ворот тюрьмы, и драгуны тут же окружили их плотным кольцом. После этого фиакры, в которых по двое находились приговоренные, направились к площади Гренелль.

По пути почти все приговоренные сохраняли выдержку, один лишь майор Сулье не прекращал причитать, закрыв лицо руками: «О, моя бедная жена, что с ней теперь станет? О, мои бедные дети.»

Корсиканец Боккечиампе тихо молился и жаловался на то, что к нему не допустили священника.

Когда грустный кортеж выехал на площадь, она уже была заполнена людьми, желавшими посмотреть на казнь. Все ставни окружавших площадь домов были открыты, а некоторые любопытные сидели даже на крышах.

Едва дверь первого фиакра, в котором ехали Мале и Фанно де Лаори, открылась, последний тихо сказал:

— Генерал, это ваша нерешительность привела нас сюда.

Потом он сплюнул и закричал, обращаясь к собравшимся парижанам:

— Граждане, мы умираем, но мы не последние римляне, за нами идут другие…

Войска парижского гарнизона были построены на площади в каре. Были здесь и солдаты печально прославившейся 10-й когорты национальной гвардии. Рота усатых ветеранов должна была привести приговор в исполнение. Противный дождь не прекращался, и настроение у всех было соответствующее. Заунывно трещали барабаны.

— О, моя бедная семья! О, мои бедные дети! — бормотал, как заведенный, майор Сулье.

— Майор, — обнял его генерал Мале, — моя жена Дениза позаботится о них.

Боккечиампе что-то сказал одному из жандармов. Тут же подбежал офицер:

— Что он тебе сказал?

— Капитан, он просил исповедника.

— Ничего, пусть себе просит, а ты не должен его слушать, это строго запрещено!

Приговоренных построили в шеренгу. Рота ветеранов выстроилась в два ряда напротив них.

Генерал Мале обратился к своим товарищам:

— Не держите на меня зла за всю эту историю.

На это генерал Гидаль хмуро ответил:

— Да уж история получилась с дерьмовым концом.

— Ничтожества! — выкрикнул генерал Фанно де Лаори, обращаясь к недавним судьям. — Три четверти приговоренных невиновны, и вы это прекрасно знаете!

Во время чтения приговора Боккечиампе упал на колени, а капитан Пикерель спокойно спросил:

— Кто-нибудь может мне объяснить, за что меня сейчас расстреляют?

— Всем тихо! — вдруг скомандовал генерал Мале. — Я начальник тех, кого собираются казнить, поэтому командовать здесь буду я.

После этого он сделал шаг вперед и обратился к стоящим напротив ветеранам:

— Рота, внимание! Товсь! Цельсь!.. Нет, так дело не пойдет. Начнем сначала…

Убеленные сединой ветераны в нерешительности переминались с ноги на ногу, не зная, что делать. Мале вновь скомандовал:

— Внимание! Товсь! Цельсь!.. С богом, огонь!

Раздался залп, и шеренга приговоренных рухнула, как подкошенная. Стоять остался лишь один генерал Мале. Он был легко ранен в плечо.

— А я, друзья мои! — воскликнул он. — Про меня вы что, забыли?

Второй залп доделал то, что не удалось первому. Но перед этим генерал Мале успел выкрикнуть:

— Наши смерти будут отомщены! Через шесть месяцев все изменится во Франции.

Французские историки Эрнест Лависс и Альфред Рамбо констатируют:

«Постановлением военного суда Мале был приговорен к смерти и расстрелян вместе со своими сторонниками, из которых большинство было виновно лишь в излишней доверчивости».

Писатель Вальтер Скотт в своей книге «Жизнь Наполеона Бонапарта» отмечает:

«По прибытии Наполеона в столицу он нашел парижан такими же равнодушными к казни преступников, какими они были и по отношению к их кратковременным успехам».

Но через шесть месяцев во Франции действительно изменилось многое. Разбитый в России и преследуемый союзниками Наполеон из последних сил сражался в Германии. Впереди его ждали лишь череда неудач, отречение, остров Эльба, а вслед за этим — остров Святой Елены и смерть.

* * *

Всесильная еще недавно при Жозефе Фуше полиция Наполеона продемонстрировала полную несостоятельность и была скомпрометирована.

Историк Жан Тюлар по этому поводу пишет:

«Нельзя не признать, что хваленая имперская полиция продемонстрировала несостоятельность, допустив арест своих руководителей».

В Париже потом еще долго ходила такая шутка: «Вы не знаете, что происходит?» — «Нет, не знаю!» — «А, понятно, вы — из полиции…» Министра полиции Савари по названию тюрьмы, в которую он угодил, стали называть не иначе, как Герцог де Ля Форс.