Несмотря на столь важные пожертвования, англичане не могли быть совершенно уверены в своем успехе. Французы продолжали еще атаку с чрезвычайным упорством, хотя и были отражены на многих пунктах, – и наши пехотные каре, выдерживавшие напор их с необоримой твердостью, претерпев значительную потерю в людях, начали ослабевать. Один генерал принужден был объявить, что из всей его бригады осталась только третья часть, которой необходимо отдохнуть хотя несколько минут. «Скажите ему, – отвечал герцог, – что его требование исполнить невозможно: он, я и все англичане должны умереть при своих постах, не уступая ни шагу неприятелю». «Этого довольно, – сказал генерал, – я и все мои подчиненные готовы разделить общий жребий».
Один из наших друзей осмелился спросить герцога, часто ли он обращал взоры свои к лесу, откуда ожидал пруссаков? «Нет, – отвечал он, – я чаще всего посматривал на часы; ибо я уверен был, что ежели войска мои сохранят свою позицию до ночи, то я успею ночью соединиться с Блюхером и на другой день вместе с ним поразить Бонапарта. Но признаюсь, – прибавил он, – я с удовольствием видел каждый час, счастливо протекающим». – «Но если бы, паче чаяния, неприятель овладел нашей позицией?» – «Мы имели позади себя лес для ретирады». – «Но ежели бы и лес достался в его руки?» – «Невозможно, он никогда не мог так сильно разбить нас».
Из сего краткого разговора видно, что отступление англичан в сей достопамятный день доставило бы Бонапарту только однодневный успех.
В продолжение ужасной борьбы прусский генерал со свойственной ему неустрашимостью спешил на помощь к союзникам. Он шел так быстро, что в четвертом часу дивизия Бюлова начала уже громить правый фланг французской армии. Бонапарт тотчас заметил сие движение.
Кроме огромных сил, действовавших в битве, он имел в резерве большой корпус под начальством графа Лобо. Сей корпус явился пред Бюловым с такой быстротой, что произвел в офицерах наших недоумение насчет места, откуда он взялся.
Сражение в этом пункте началось жестокой схваткой стрелков, но продолжалось не с большим упорством, потому что прусский генерал ожидал корпуса Блюхера, который замешкался по разным обстоятельствам. Мы говорили уже о дурном состоянии дорог, по которым должна была проходить прусская армия; к сему присоединились еще ощутительные последствия Линьийского поражения, так что Блюхер прежде вступления в дефиле принужден был остановиться на некоторое время, дабы узнать, могли ли англичане удержаться в своей позиции до прибытия его к ним на помощь; ибо в случае их поражения Блюхер был бы окружен в дефиле Сен-Ламберта: спереди победоносными французами, а сзади корпусом, преследовавшим его в пути к Вару. Таково было мнение лучших офицеров наших; но верность неустрашимого князя не позволяла ему медлить долгое время в походе, и он, несмотря ни на какие препятствия, решился как можно скорее подать помощь знаменитому союзнику.
Груши и Вандамм, соединив силы свои, преследовали арьергард прусской армии, находившийся под командой Тауэнзейна, до Вара. Наконец Тауэнзейн остановился в деревнях Вар и Бельж в намерении защищаться. Вероятно, появление корпуса Бюлова на правом фланге заставило Бонапарта атаковать пруссаков в разных, отдаленных друг от друга пунктах, с тем чтобы воспрепятствовать соединению их с Веллингтоном. Поручение дано было генералу Груши. Но Бонапарт не знал, а Груши не догадался, что войска, ему противопоставленные, были не чем иным, как крепким арьергардом, прикрывавшим марш главного корпуса, который под начальством самого князя проходил уже Сен-Ламбертские дефиле и готов был соединиться с Веллингтоном.
Упорное сопротивление Тауэнзейна утвердило Груши в той мысли, что он имел дело с большей частью прусской армии: Варский мост несколько раз переходил из рук в руки. Наконец один французский полковник, взяв часть своего полка, мужественно перешел мост и утвердился на противоположном берегу реки. За ним последовал весь полк с громким криком: «Vive l'empereur!» – и хотя сей храбрый офицер, подавший собой пример другим, был убит на месте, солдаты его успели овладеть деревней. Вскоре и Бельж достался им в руки – и Груши ожидал только дальнейшего повеления. Но ожидание было тщетным: гул пушек, доходивший до него, час от часу становился реже и реже; наконец совсем замолк, так что Груши уже на другой день поутру услышал ужасную весть об участи Наполеона.