«Предприимчивое сибирское купечество очень любило поиграть в такие игры, как дурак, Сидор и Акулина, раскинуть пасьянс. Помимо интереса, т. е. денежного выигрыша, некоторые из них использовали карты для психологической разгрузки. Особенно преуспел в этом известный городской меценат, купец первой гильдии Андрей Иванович Текутьев.
Сто лет назад он заказал в Иркутске дюжину колод игральных карт с фотопортретами купцов из Екатеринбурга, Перми, Семипалатинска и даже Харбина. Каждый из реальных конкурентов именитого купца изображался на картах в качестве короля или валета той или иной масти. На «дамских» картах фигурировали либо жёны текутьевских обидчиков, либо купчихи, сами по себе порядком насолившие Андрею Ивановичу. Интересно, что джокером во всех колодах являлся сам Текутьев.
Заказчик работой остался доволен и уплатил мастерам 183 рубля 37 копеек. Получив заказ на руки, Текутьев частенько резался в карты, предпочитая дурака или мушку. Он испытывал жуткое удовольствие, побивая картами именных королей, дам и валетов. Особо занимала его игра в душу. Он вытягивал её из своих конкурентов с помощью обычных тузов или самоличного джокера.
Картёжные занятия купца не ускользнули от внимания полиции. Знал о них и начальник Тобольского губернского жандармского управления полковник Вельц. Он ничего предосудительного в купеческой забаве не нашёл и приказал тюменскому жандармскому унтер-офицеру Алексею Прелину «впредь рапортами на сей счёт не беспокоить»…»
И чего? По мне, так подобного рода человеческая слабость еще не повод, чтобы ополчиться на чудаковатого магната-мецената… Ну да бог с ним, с Текутьевым. Вернемся к нашему герою и обратимся к фразе, которой он завершает свой рассказ о пребывании в Тюмени:
«…В Тюмени я, по личным делам, прожил довольно долго. И не раз посетив этапы ссыльных, я только 29 июня сел на пароход «Казанец», с которым и уехал в Тобольск».
Вот те раз! Выясняется, что посвятивший Тюмени всего два абзаца, не раз посетивший этапы ссыльных, однако не поместивший в свой итоговой сборник ни одной песни с пометкой «тюменская», Гартевельд, тем не менее, провел в этом городке целых два месяца. Что же за такие личные дела нарисовались у нашего героя в городе, «решительно ничем не отличающемся»?
Сольные фортепианные выступления отметаем сразу. Ну, один раз, ну пару-тройку — еще куда ни шло. Но! Не два же месяца кряду потчевать местную, пускай даже и неискушенную публику своим исполнительским мастерством?
Быть может, здесь, на месте, ему подвернулась какая-то выгодная халтура? Но какая? К слову, театр в Тюмени имелся — он был основан еще в 1858 году, а с начала 1890-х его попечителем сделался тот самый Текутьев, которого нашему Наполеонычу «не показывали» и о котором он столь нелестно отзывается.
Может, организовывал мастер-классы или давал экспресс-уроки игры на фортепиано дочери местного толстосума? Ну, как вариант.
А может… т-сс!.. женщина? Некое, как тогда выражались, приключение на романтической подкладке? Из разряда тех, о которых не пристало распространяться публично? Что ж… как одна из версий — вполне себе. И что с того, что в Москве осталась молодая супруга? Наш Наполеоныч, судя по всему, тот еще ходок.