«…сибиряки при всех их несомненных достоинствах, при их энергии, их большом предпринимательском чутье и выносливости, крайне немузыкальны и совершенно не поют. В сибирской деревне, даже самой богатой и наиболее развитой в том отношении, что туда проникла техническая культура века, вы услышите лишь ту же самую частушку с ея примитивным напевом и массой (замечу в скобках) фривольно-циничных прибауток на деревенско-общественные темы».
Здесь невольно вспоминается эпизод из советской музыкальной кинокомедии «Шла собака по роялю» (1978): в деревню Берсеневку приезжает старичок-собиратель фольклора, и местный председатель стыкует его с бабкой Меланьей. Аккомпанируя себе на балалайке, та затягивает: «А у тебя-аяя, ну правду, Зин, в семидеся-а-а-том был грузин». На резонное замечание этнографа: мол де, это не нужно, это Высоцкий, Меланья парирует: песня эта — народная, с автором её отец был знаком лично.
В общем, по прибытии в Тобольск Гартевельд в полный рост столкнулся с таким социальным явлением, как, выражаясь высоким штилем, «вытеснение фольклора массовой культурой». Столкнулся, в принципе, предсказуемо. Но явно не ожидая, что масштабы сего процесса окажутся столь велики. Помните наши размышления по поводу победоносного шествия фабричной частушки по всем музыкальным фронтам? Вот это как раз он — тот самый случай. Причем подобное вытеснение началось далеко не вчера. Тот же Иван Белоконский зафиксировал подобный культурологический факт много раньше:
«…у сибиряка нет ничего своего, оригинального: все наносно и, к несчастию, сюда занесено ссыльным элементом большию частию худшее. Послушайте песню сибиряка. Вы услышите перевранные «романсы», изуродованные до неузнаваемости песни малорусская, великорусская и «книжная», если можно так выразиться, т. е. заимствованный из различного рода «сборников» и «песенников». Темные леса, реки широкие, степи необъятные не тронули души сибиряка, и он на берегах Енисея орет «вниз да по матушке по Волге»; говорим «орет» потому, что сибиряк и петь-то хорошо не умеет. Идите на свадьбу: там все французское с азиятским: китайские церемонии, благодаря чему ранее трехкратного приглашения есть не полагается, французския кадрили, полуазиатские, полуевропейские костюмы, русское пьянство, непременно с мордобоем, и все это начинается и кончается действительно удалою, ухарскою, бешеною ездою с бубенцами, колокольцами и криком на все село или город…»
На первый взгляд — катастрофа. Полный провал гартевельдовской песенной миссии.
Ну да не все так плохо. Тут же на месте выяснилось, что…
«…единственными носителями музыкальной культуры в этом крае, как это ни странно, являются каторжники, бродяги и беглые, в особенности эти две последние категории».
В тобольский период знаковым и отчасти судьбоносным для Наполеоныча оказалось знакомство с каторжанином по фамилии Мурайченко. Знакомство, естественно, санкционированное начальником местной тюрьмы г. Могилевым.