«Текст песни («Узник». —
Что ж, шансов, конечно, немного, но… Кто знает, быть может, когда-нибудь в Омске либо в его окрестностях и в самом деле сыщется оригинальная песенная рукопись Гартевельда.
Судя по всему, в Нерчинском округе наш герой общался исключительно с местными ссыльно-поселенцами, а вот непосредственно в Акатуевской тюрьме ему побывать не довелось.
Во-первых, там содержались сплошь политические, а следовательно, получить доступ на данный режимный объект было делом непростым. А во-вторых… Похоже, Гартевельд и сам туда не особо стремился. Учитывая, что, по его собственному признанию, фольклор политических «в музыкальном отношении совершенно ничтожен». А значит, интереса для него не представлял.
Печалит другое: в итоговых очерковых записях Вильгельм Наполеонович обошел стороной подробности своего героического марш-броска в Восточную Сибирь. Хотя, казалось бы, тема более чем благодатная. Ан нет — о последнем отрезке своего путешествия Гартевельд оставил лишь небезынтересные описания феномена бродяжничества в сибирской тайге (где, в том числе, красочно живописал непростые взаимоотношения беглых каторжан с коренным местным населением). А также отписал любопытнейшее мини-приключение, случившееся с ним на восточном берегу Байкала близ деревеньки Ишь-Куль, где Наполеонычу довелось познакомиться с колоритнейшим новониколаевским купчиной с очаровательной фамилией Миляга, которому впоследствии наш герой нанес визит вежливости в Новониколаевске в начале сентября, уже возвращаясь обратно, в Россию. На этом эпизоде описание сибирских скитаний Гартевельда и завершается (обрывается):
«— Ну, как живете? Как здоровье? — спросил я его.
— И вы туда же. Полно врать-то… Что со мной делается! — А живу я? — Как медведь в берлоге, — вроде как сплю. — Тебе что, — обратился он к вошедшему в лавку мужику.
— Овса бы… пуда два, что ли, — ответил мужик.
— Поди, отвесь ему, — послал он рыжеволосого мальчика, торговавшего в лавке.
— Вот так и живем, — обратился он ко мне. — Продаем да покупаем… обмеряем да надуваем… без правды живем… А она-то придет, правда-то, хотя бы весной. Мы с ним еще немного поболтали, и вечером я уехал дальше, на Омск. КОНЕЦ»[58]
.Вот так же и я, впопыхах, закругляюсь со своей реконструкцией сибирского вояжа милейшего Вильгельма Наполеоновича. И следом за ним на всех парах спешу в Златоглавую. Туда, где нашего героя заждалась — да что там! все жданки проела! — благодарная московская публика.
Вперед, вернее — назад, в Европу! Она же — Россия.
Навстречу очередному триумфу «торжествующей любви».
На сей раз любви к… жалистливым песням тюрьмы и каторги.