Мне хотелось бы остановиться еще на одном вопросе — поговорить о мастерстве писателя, о том, что делает произведение художественным, каковы критерии и какова мерка этого мастерства, и я позволю себе обратиться к высказываниям Льва Николаевича Толстого, творческий опыт которого дает нам право вполне доверять ему. В предисловии к сочинениям Мопассана Толстой писал о «трех условиях истинного художественного произведения: 1. правильное, то есть нравственное, отношение к предмету, 2. красота формы, и 3. искренность, то есть любовь к тому, что описывает автор». Спустя несколько лет в предисловии к «Крестьянским рассказам» С. Т. Семенова Толстой более подробно останавливается на этих трех условиях и говорит, что «я давно уже составил себе правило судить о всяком художественном произведении с трех сторон: 1. со стороны содержания — насколько важно и нужно для людей то, что с новой стороны открывается художником, потому что всякое произведение тогда только произведение искусства, когда оно открывает новую сторону жизни; 2. насколько хороша, красива, соответственна содержанию форма произведения, и 3. насколько искренно отношение художника к своему предмету, то есть насколько он верит в то, что изображает. Это последнее достоинство мне кажется всегда самым важным в художественном произведении. Оно дает художественному произведению его силу, делает художественное произведение заразительным, то есть вызывает в зрителе, слушателе и читателе те чувства, которые испытывает художник». Вот какие критерии выдвигал великий мастер слова для оценки художественности произведения. Разумеется, было бы неправильно, наверное, сводить художественность сегодняшней литературы только к этим трем условиям. У современной критики и литературоведения есть, наверное, какие-то свои и более совершенные измерения, по которым определяется ценность того или иного произведения, но что касается писательского труда, непосредственно писательской лаборатории, то нет, по-моему, лучшего урока, чем этот, в котором раскрывается сама сущность творчества. Разве мы всегда выполняем первое условие художественности, по которому автор непременно должен открывать в произведениях какую-нибудь новую сторону жизни? Нет. Даже более того: иногда не только не замечаем откровенной вторичности, но и восхваляем ее, выдавая за оригинал. И случается это, к сожалению, не только с молодыми, начинающими литераторами. А красота формы? — что мы тоже не всегда выдерживаем; или, наконец, искренность и любовь к тому, что мы беремся описывать? Каждое произведение должно раскрывать людям притягательную силу жизни, но достижение этого лежит только через боль и великое чувство любви к Родине и своему народу.
Товарищи!
Я еще раз хочу подчеркнуть, что все то, о чем я говорил, я говорил не из желания поучать; писательское дело — дело, как ни в какой другой сфере, сугубо индивидуальное. Только прошедшие через сердце писателя события обретают свою вторую жизнь в искусстве, и каждый литератор — тем он и интересен, что по-своему видит, понимает и оценивает жизнь. Но вместе с тем есть общие категории, которыми определяется общественная значимость и ценность произведений. Талант можно разменять, растворить в мелочах, но можно и приподнять его, если не боясь приниматься за коренные проблемы жизни, за темы крупные, за решение тех вопросов, какие решают сегодня партия и народ. Сказать об этом нужно и важно именно сегодня — как напутствие молодым в нашем общем теперь литературном деле.
Дни совещания, дни семинаров были днями, насыщенными работой, но и днями торжественными и незабываемыми в том отношении: для молодых — что они прикоснулись к большой литературе, послушали опытных мастеров, а для нас, руководителей семинаров, — что мы ощутили беспокойное дыхание молодости, дыхание комсомола. И это, наверное, очень важно для будущего нашей литературы. Вы, молодые литераторы, уедете по своим местам, сядете за письменные столы, но вы должны помнить, что все то настоящее, значительное, что будет написано вами, всегда найдет понимание и поддержку в издательствах и редакциях журналов.
В ЗАЩИТУ НАЦИОНАЛЬНЫХ КУЛЬТУР