Напоследок

Ага. Если б действительно Павлуше никакого дела до меня не было, не ощущалось бы такое неприкрытое торжество в его интонациях. А так прямо черным по белому шито, давно он ждал возможности гордо сообщить мне: «И без тебя справился! Хотел идеальные отношения – выстроил!» Мигом вспомнился давний добросовестный Павлушин бред о том, какой тяжелый труд – совместная жизнь, как нелегко построить крепкую, серьезную семью и как важно сделать это еще в том возрасте, когда душа не привыкла к одиночеству и приспособлена еще к взаимопроникновениям с другими душами. Стройная и помпезная эта теория доводила меня до бешенства, потому что напрочь исключала такие понятия, как «счастье» и «богоданность». Выходило, что радость – это большой труд, а испытывать ее за просто так, без долгих для того подготовок, могут только идиоты. В результате – я осталась свободной идиоткою, а Павлуша нашел кого-то с правильным подходам к женскомужским отношениям. Вот и славненько.

– Вот и славненько, очень за тебя рада, – как всегда, Павлушины манеры требуют снисхождения, поэтому я не обижаюсь. – Звоню я вовсе не в поисках утраченного прошлого, а по делу. Мне работа нужна. Не знаешь, каких-нибудь вакансий?

Он не знает. Он обижается, что как по делу – так ему, а как за утраченным прошлым – так, небось, совсем к другим людям… В общем, его не поймешь…

– Знаешь, я так давно ожидал твоего звонка, что он оказался для меня неожиданностью… – понимая, что разговор сворачивается, Павлуша отчего-то меняет тон. Он явно не хочет меня отпускать…. – Ты уж прости мне некоторую двусмысленность…

– Двусмысленность – это когда два смысла. А в твоих речах – ни одного! – все-таки я как была, так и осталась абсолютно бессердечною. – Ладненько, если услышишь что-то про работу – позвони. Большой привет и всего наилучшего. Да, кстати, девушка у тебя – просто замечательная. Мне очень-очень понравилась. Правда!

– Это – жена! – с гордостью произносит Павлуша. Ему явно очень приятно, что именно я похвалила его выбор.

На том и прощаемся… И вот, только я собираюсь снова впасть в положенную мне всеми нынешними статусами меланхолию, как раздается звонок в дверь.

Да, да.да! Хватит подкалывать! Действительно, первой мыслью было – Артур. Выяснил, гад, где живу. А что? Район он знает, рассприть соседей – раз плюнуть. Или по номеру мобилки выяснить месторасположение, или навести справки у общих знакомых… В общем, разыскал меня, теперь выставлять придется. А я-то думаю, чего он уже сутки, как не пытается звонить. Смирился, что я трубку не беру, и решил забыть? Нет! Чуяла, что это неспроста. Хлопочет о встрече, изобретает способы узнать мое место жительства.

Нет, нет, не думайте, у меня вовсе не мания величия. Прекрасно понимаю, что делает он это никак не из громадных чувств ко мне. Просто из духа противоречия. В этом весь Артур: если я прячусь, нужно меня найти. Если не беру трубку – заставить провести разговор лично. Не важно, есть ли у этого разговора какая-то важная тема. Последнее слово должно быть за Артуром, и точка.

Первым делом бросаюсь к зеркалу. Хорошо, что звонила Павлуше. Это немного разозлило меня, взбодрило и вернуло к жизни. Вроде – человек. А то б открыла дверь грустным, зареванным приведением.

Выбегаю в коридор, кручу бесконечные хозяйкины замки… На пороге – печальная, заплаканная Алинка с пустыми глазами и красным носом.

– Можно с тобой поговорить? Я знаю, что свое надо бы при себе, но мне очень некому…

Ничего себе! Это что ж такое нужно было сотворить, чтобы мою бесконечно жизнелюбивую Альку до такого довести?! Первые мысли – все самое худшее. Причем, с тех пор, как умерла Марина, планка этого худшего у Алинки очень сильно сдвинута.

* * *

– Нет, нет, никто не умер, – как и Марина, Алинка Бесфамильная частенько мимоходом читала мысли, совершенно не видя в этом никакой мистики. – То есть умер, но не взаправду. В моих глазах умер. Я, собственно, и умерла… – Алинка шумно, по-детски всхлипывает и я, несмотря на двадцатисантиметровую разницу в росте, ощущаю вдруг ее совсем маленькой. Собственно, по возрасту она ведь такая и есть. В двадцать лет, как бы мы не кичились самостоятельностью и осознанностью, мы все равно совсем еще дети, причем еще без защитного слоя опыта. А значит, любая травма воспринимается больнее и дольше не заживает…

– Ну что же ты стоишь? Проходи! В меню пиво, коньяк и кофе… И всякие вкуснопахнущие травки к чаю тоже найдутся… – с совершенно не свойственными мне интонациями взрослой носедки, начинаю хлопотать. Все-таки инстинкты – великая вещь! Алинка для меня сейчас нечто вроде подброшенного котенка. Испугавшись за нее, напрочь забываю о собственных неурядицах и превращаюсь во взрослую, сильную, всемогущую. Философствующую и рассуждающую о возвышенном, а, если надо, опускающуюся на самое дно и бьющую в морду не задумываясь…