Напряжение

Я подождала пока она сама отключится, чтобы до последнего ощущать и слышать хоть какую-то связь с домом, с семьей. И пусть все эти разговоры были пустыми, такими незначительными, но для моего сердца было важно слышать голос матери, обращенный ко мне. Я редко стала звонить домой, потому что после каждого звонка наступала волна депрессии, с которой с каждым разом сложнее было справляться. И вот сейчас началось тоже самое – на меня накатила всепоглощающая тоска по дому, по чистому деревенскому воздуху, по вечерним чаепитиям с задушевными разговорами, по песням, которые мы пели сидя за праздничным столом. Все эти картинки всплывали перед моими глазами, пряча за собой черную меланхолию. А в голове вертелась одна предательская, но такая соблазнительная мысль: «А что, если…». Мысль, словно змей-искуситель, пропитывала мою душу отчаянием и унынием пока я не стерла ее жестоким приговором:

– Еще немного потерплю и тогда буду жить как захочу.

Глава 6. Секста

Я опять стала ходить на работу в кофейню. Со мной в паре работала Вероника. Также, как и в первый совместный рабочий день мы мало разговаривали друг с другом, лишь иногда обсуждая график перерывов на день или же распределяли кто будет стоять на кассе, а кто наливает напитки. Я относилась к ней просто как к рабочему элементу, без которого не сможет функционировать это заведение. Она не была мне интересна как человек, впрочем, как и я для нее. Некоторое время спустя от Светы я узнала, что Вероника живет неподалеку от меня, но вместе мы никогда не ходили. Более того, я начала специально задерживаться в раздевалке на несколько минут только чтобы не идти с ней. Потому что прогулка до дома была для меня единственной каплей свободы, когда я не связана ни с одним человеком. В этот момент я могу побыть сама с собой наедине.

Не только на работе я не принадлежала себе, но и дома меня начала нагнетать та же атмосфера. Если у Насти не было возможности прийти к Жене, то Женя тащила меня на кухню чаевничать и рассказывать о всякой ерунде. Я пила чай, слушая ее болтовню, а если у нее в запасе был алкоголь (что совсем было не редким случаем), то темп разговора набирал свои обороты. Отказать было невозможно – она прилеплялась к тебе как клещ и допытывалась до тех пор, пока ты не соглашался побыть ее компаньоном. Когда же она напивалась до такого состояния, когда начинала мурлыкать гимн России, тогда уже можно было зевать на показ, привстать, тихонько пожелать спокойной ночи и удалиться в свою нору.

В очередной такой раз, возвращаясь из кухни и оставляя там пьяное тело соседки, мой взгляд упал на мою висящую куртку в коридоре. Со стороны, в этом приглушенном электрическом свете она выглядела как старая напольная тряпка. Я носила эту синюю куртку уже 4 года, еще со времен универа, и за это время она успела значительно истончиться. Согревала она только по инерции с прошлых лет, спасал только теплый шерстяной свитер под ней и лосины под брюками. Я даже и мысли не допускала о том, чтобы купить себе наконец хорошую зимнюю куртку и сапоги на замену своих старых. Такая покупка представлялась мне немыслимой роскошью, стоящей больших денег. Мои принципы твердили мне, что в таких вещах можно ходить сколько угодно, я ведь живу дома, а не на улице, поэтому небольшое неудобство в виде холодка на улице пока я иду из дома на работу и обратно можно вполне потерпеть.

Мне деньги нужны были для более стоящих вещей чем одежда, которая в любом случае со временем выйдет из строя. Если бы кто-то из моей семьи узнал о моей новой философии и жертвах на которые я иду, придерживаясь ее, то стали бы насильно предлагать свою помощь, убеждать меня в том, что я неправа и нужно беречь свое здоровье пока оно есть. Я решила, что если хочу стать сильным и достойным человеком, то пока нужно хранить все это в тайне. Я могу самостоятельно построить свою жизнь. Я хочу уважать саму себя. Для этого можно вытерпеть что угодно, будь то пронизывающий холод от бесполезной куртки, серое беспросветное небо, работа без отдыха, вечные недосыпы, нехватка еды, пренебрежительное отношение со стороны коллег, оскорбление гостей и постоянное желание покончить со всем этим.

Мучительная жестокость к самой себе держала меня на плаву, но в то же время и тяготила, потому что мне не было свойственно чувство меры. За два года, что я прожила в этом суетливом городе, я не помню ни одного прекрасного, воздушного дня, когда я могла бы поблагодарить вселенную за то, что оказалась здесь. Но и просто все бросить я не могла. Я не могла позволить себе уехать с пустыми руками.