Напряжение

16. ДЕЛО ПЕРВОСТЕПЕННОЙ ВАЖНОСТИ

Пригласив к себе начальника отделения кадров и инструктора политотдела, Бенедиктов попросил зайти Макарычева.

- Вас все-таки, я вижу, заинтересовала эта нелепая история? - громко спросил Макарычев, удивленный вызовом оперуполномоченного, и покосился на сидящих.

- Не могу сказать, чтобы слишком заинтересовала, - с усмешкой проговорил Бенедиктов, роясь в ящике стола, - но у нас существует правило: раз поступил сигнал, я обязан его проверить. Для этого мы здесь и находимся.

Он разложил в ряд, как карты, пять фотографий разных мужчин примерно одного возраста - под сорок. Фотографии тоже были неодинаковы: и три на четыре с белым овальным уголком, и визитка, и с зубчиками по краям…

- Посмотрите внимательно, нет ли среди этих людей того, о котором вы мне говорили.

Макарычев склонил голову с хохолком, торчавшим, по-видимому, у него постоянно, просмотрел с живостью карточки, энергично постучал пальцем по одной:

- Вот, это он…

- Вы не ошиблись?

- Нет… Удивительно похож на Нащекина, удивительно! Овал лица, глаза, нос… Я говорил, что у пристава был тонкий-тонкий нос? Вот и здесь такой же, посмотрите. Но дело, конечно, не в деталях, а в общем восприятии… Если не секрет, кто это?

Слабенький телефонный звонок не дал сказать Бенедиктову. Извинившись, он взял трубку. Звонил Кочемазов из госпиталя.

- Есть для тебя новости. Может, зайдешь, я сегодня у себя до позднего вечера.

- Обязательно, - сказал Бенедиктов и, нажав на рычаг, повернулся к Макарычеву: - Вы спросили, кто на фотографии? Это Богачев Борис Владимирович, школьный товарищ Лукинского. Можете быть совершенно спокойны: он не петербуржец, и Лукинский вас не обманывал, когда говорил, что Богачев пролетарий.

- Богачев… Богачев… Вот теперь я вспоминаю, что Женя называл мне именно эту фамилию, - вскинул живые глаза Макарычев. - Выходит, я опростоволосился! Вторично. Не даром Женя поднял меня на смех! Знаете, я чувствую себя ужасно неловко перед вами за эту пустую болтовню, которая отняла у вас столько времени.

Бенедиктов рассмеялся добродушно:

- Ну что вы, чепуха… В жизни бывает столько всяких недоразумений. Надо в них разбираться. Подпишите, пожалуйста, протокол. Вас, товарищи, я тоже прошу подписать.

Он проводил всех до дверей; Макарычев вздыхал, качал головой, повторяя: «Ай-яй-яй, вот ведь что делает природа!» Потом Бенедиктов снял с гвоздя шинель и, заперев комнату на ключ, вышел на улицу.

Кочемазов словно почувствовал появление Бенедиктова, вынырнув откуда-то из бокового коридора. В белой шапочке и халате (три кубаря в петлице у расстегнутого ворота) он вполне мог выдавать себя за военного фельдшера.

- Давно ждешь?

- Нет, только что… - ответил Бенедиктов, пожимая руку и присаживаясь у стола на железный табурет. - Вырвал зуб-то?

- Тогда же… Ох эти зубы - заболят, так сразу маму звать станешь… Так вот какая петрушка с твоим делом. Задал ты мне работенку, удружил. - Посмеялся, перешел на полушепот: - Кладовщица - ты ее видел - пистолет продала: учет какой у них, ты сам знаешь, тем более, что владелец умер. Продала одной нашей санитарке, за стакан рису. - Для наглядности Кочемазов нарисовал на лежащем перед ним листе квадрат, вписал в него «к», протянул линию, закончил стрелкой, в другом квадрате поставил «с». - Санитарка, молодая баба, работает у нас всего два месяца, перешла из госпиталя на Васильевском. В том госпитале у нее остались-знакомые, и среди них некто Маньков Тимофей, у которого с ней вроде бы шуры-мурные отношения были. - Поиграл пальцами, соединил новый квадрат стрелкой с «с», написал «Т. М.».

- Ага, понятно, - сказал Бенедиктов, следя за карандашом Кочемазова, - пистолет попал к нему.

- Да, санитарка якобы действовала по его наущению.

- А рис чей?

- Его рис…

- Богато живет. Для чего ему пистолет, он ей не говорил?

- Говорил… Для друга своего, а тому якобы для самообороны… Что еще может сказать?…

- Что там делает в госпитале этот Маньков?

Вставая, Кочемазов разорвал бумагу с квадратиками на мелкие клочки, достал из сейфа потрепанную папку-скоросшиватель.

- Вот его личное дело, из него узнаешь все, что тебя интересует. Ты тут посиди, а мне надо смотаться минут на десяток. Я скоро…

«Четкий парень», - с признательностью подумал Бенедиктов, которому старший лейтенант нравился все больше и больше. Он по себе знал, сколько мороки у оперуполномоченного, сколько узлов приходится за день развязывать ему. И в этой изнурительной повседневности не каждый мог сохранить обыкновенную человеческую отзывчивость. В конце концов никто не требовал от него ходить в чужой госпиталь: все, что его просили, он у себя сделал, а там - поступай как знаешь…