Напряжение

Бенедиктов посмотрел на часы: без пяти восемнадцать. Через пять минут должен начаться налет. Точность фашистских летчиков, с которой они вылетали бомбить город, была поразительна, непонятна для русского человека, но и в какой-то степени удобна. Бенедиктов кивнул комиссару, и тот приказал без шума выходить во двор.

Оба командира потеряли счет этим вылазкам, которые, к несчастью, не приносили результата. Вражеский лазутчик, подававший ракетами сигналы самолетам, выбирал безлюдье - пустующие дома, развалины, всякий раз меняя места. Точно определить в считанные секунды, откуда стреляли, было трудно, но еще сложнее оказывалось захватить сигнальщика: после двух-трех торопливо выкинутых ракет он спешно покидал убежище и словно растворялся на улицах города. Не помогали и опросы дежурных, наблюдателей, которых становилось все меньше и меньше… «Не унывать! - подбадривал свою уставшую и расстроенную очередной неудачей группу комиссар. - Не сегодня, так завтра поймаем. Считай, обречен…»

Сирены взвыли ровно в восемнадцать… С юго-запада потянуло упрямо неторопливым воем груженных до предела бомбовозов. Заметались прожектора, зачастили зенитки, поднялись в воздух истребители.

- Внимание! - подал команду комиссар, пританцовывая на месте.

Тринадцать пар глаз устремились вверх; у каждой - свой сектор. Гнусавый вой приближался, ухнул вдали взрыв, взметнулся столб пламени… И вдруг яркий зеленый комок, распаляясь, вонзился в черное, прикрытое облаками небо…

- У гидриков!..

- Дальше, за ними…

- Отставить, - крикнул комиссар, - за мной! - И, выхватив пистолет, кинулся на улицу.

Бенедиктов, взяв на изготовку свой «ТТ», уже на бегу увидел другую ракету: без сомнения стреляли из пустого дома метеорологов.

- А ну, братишки, нажимай, нажимай, - задыхаясь, командовал комиссар.

Четырех парней он оставил снаружи, по углам дома («Не выпускать никого!») - слабое, но все же оцепление; двоих послал обшаривать подвалы; остальные, стуча сапогами по лестницам, разбежались по этажам. Заплясали пятнышки света…

- Не уйдет… Тут где-нибудь притаился, сволочь…

Здание было большое, старое, в четыре этажа. Торопясь, Бенедиктов открывал комнату за комнатой, вспарывая лучом темноту углов, заглядывая в шкафы, под пыльные диваны, столы… Никого, никаких следов…

Неожиданно кто-то позвал его нервным шепотом:

- Товарищ капитан-лейтенант, он там… За окном…

Несколько человек бросились в маленькую угловую комнату на четвертом этаже. Половина окна была распахнута настежь. Жужжа фонарями, нащупали белые пальцы, вцепившиеся в раму. Должно быть, сигнальщик, ища спасения, вынужден был вылезти на карниз и спрятаться за окном, наглухо забитым фанерой.

- Вылезай, сука!.. Сдавайся! Стреляем…

Рука, как неживая, прилипла к раме. Бенедиктов показал одному из краснофлотцев на подоконник. Тот вскочил и потащил человека на себя - показались упирающиеся ноги…

- Осторожно, не столкни, - крикнул Бенедиктов.

Но в этот момент сигнальщик пригнулся рывком, направив ракетницу на парня. Тот отпрянул, отпустил руку, и человек полетел вниз; кинувшийся Бенедиктов успел лишь скользнуть руками по сапогу…

Все застыли в оцепенении, пока снизу не донесся глухой удар тела.

- А ч-черт! - со злостью тряхнул пистолетом Бенедиктов и побежал на улицу, сознавая, что все кончено, и слабо надеясь на чудо.

Чуда не произошло. Человек лежал ничком, метрах в трех от стены, и не шевелился; из расколотого черепа хлестала кровь, растекаясь по незатоптанному снегу.

Сбежались краснофлотцы, разглядывали мертвеца и возбужденно обсуждали, как было дело, обвиняя друг друга в неловкости, неумении схватить живым: «Это все Ярковец, держать надо было, а он…» - «Держать, держать… Сами-то чего не хватали…» Но все-таки все были довольны, что ракетчик так или иначе обезврежен.

Комиссар, расстроенный не менее Бенедиктова, помог ему перевернуть труп на спину. Лицо с густой щетиной было залито кровью и обезображено. Сдерживая брезгливость, Бенедиктов тщательно обыскал одежду. Кроме щепоти махорки и кресала, в карманах не было ничего - ни документов, ни каких-либо бумаг, ни оружия. Иного Бенедиктов и не ожидал.

- Несите в подвал, утром разберемся, - хмуро приказал он, поднимаясь и отряхивая руки и полы шинели.

Когда мертвого положили в углу холодной кочегарки и гурьбой вывалились на улицу, комиссар всех построил, пересчитал:

- Кого-то не хватает…

- Ярковца… Да вон он… Ха-ха-ха!

- Оказывается, это он с четвертого этажа саданулся!..

- Инвалид, брюхо болит…

Видимо, выждав время для эффектного появления, Ярковец вышел под общий хохот на костылях и, комически изображая убогого, на одной ноге поскакал к строю.

- Это еще что за балаган? - посмеявшись со всеми, строгим голосом спросил комиссар. - Отставить!

- Где взял? - подскочил к краснофлотцу Бенедиктов.

- А там, в подвале, гляжу, стоят у стенки…

К всеобщему удивлению, капитан-лейтенант не потребовал отнести костыли на место, не выкинул их сам, а взял с собой, вместе с ракетницей и двумя стреляными гильзами.

Никто не заметил, что настроение у него улучшилось.