Напряжение

- Понятно, понятно… По долгу службы вам, наверно, известно, что до сформирования нашей части Евгений Викторович работал в конструкторском бюро. Я знаю это кабэ, оно сейчас в эвакуации. Вам также должно быть известно и другое - что наука вплотную подошла к открытию. Величайшему, я сказал бы, эпохальному открытию. Его можно ожидать со дня на день. Я имею в виду расщепление атома, получение нового вида энергии. - Оживился, помахал листочками, предвкушая нечто приятное. - Представьте флот, движимый не каким-нибудь мазутом или соляром, а принципиально новым топливом. Фан-та-сти-ческим топливом! И все, что следует за этим, тоже для нас пока фантастика. Появляется заманчивая возможность на подводных лодках в качестве главных двигателей использовать паровые турбины. Мощность же такой турбины огромна, она многократно превышает ту, которую мы имеем сейчас. Нетрудно догадаться, что соответственно возрастают скорости, особенно важно - подводные скорости лодок. Но это еще не все выгоды. - Дембо зажмурился мечтательно, потом улыбнулся и стал загибать пальцы: - Расщепление атома абсолютно не требует кислорода, значит, нет выхлопа - дыма, гари, копоти. По той же причине лодка может обойтись вообще без атмосферы и ходить в дальние походы, не всплывая на поверхность. Наконец, исчезают громоздкие цистерны для хранения топлива на время плавания. Отсюда - совсем иные размеры лодок и более мощное вооружение… Вот что это такое! - Помолчал, покачивая ногой. - Скажу вам откровенно как инженер: дело, которым мы сейчас заняты, довольно простое, для талантливого человека, привыкшего творить, малоинтересное. Все равно если бы портной экстракласса, модельер, диктовавший моду, вынужден был ставить заплатки на рваные брюки. Но весь фокус, дружок мой, в том, что творец всегда творец. Он будет думать, искать - больной, голодный, переживающий личную драму… Человеческую мысль, особенно творца, нельзя заставить биться с девяти до шести с перерывом на обед или замкнуть в сейф на ночь. Вы поняли меня? Евгений Викторович был именно таким… Как инженер-механик по турбинам он здесь выполнял свою работу, и, надо сказать, со всей ответственностью… Ну а в остальное время, по-видимому, мечтал с карандашом в руках. Будущее - всегда мечта, таинственная загадка… Я неточно выразился - мечтал. Он разрабатывал мечту, овеществлял ее. На этих листках я вижу расчеты расхода пара и мощностей турбин для атомной подводной лодки. Вдумайтесь: атомной!.. Призрачная фантастика придвинулась к человеку, он хочет уже поковыряться в ней, как в автомобиле… - Дембо встал, застегнул полушубок. - Сожалею, у меня нет возможности пересчитывать, но я вижу ход мысли. Блистательный ход… Блистательный!..

Он сунул листки Бенедиктову и, пригибая голову под притолокой, хотя в этом не было надобности, вышел не простившись.

Капитан третьего ранга Елсуков оказался нелегким собеседником. Полтора часа говорил с ним Бенедиктов, но ни на один вопрос Елсуков в сущности не ответил. Говорил он быстро и много, помогая руками; в потоке слов фразы составлялись так ловко, что наиболее важное для Бенедиктова дробилось, расползалось и окончательный ответ можно было толковать двояко. «Ну и говорун», - раздраженно подумал Бенедиктов, глядя на не перестававшего улыбаться Елсукова и стараясь не замечать назойливо выставленные напоказ крупные желтые зубы.

- Вы бывали у Лукинского дома? - спросил он, не выдавая своего раздражения.

Елсуков поиграл пальцами, как бы пытаясь понять, какой ответ желает услышать оперуполномоченный, - лицо Бенедиктова было непроницаемо.

- Видите ли, у нас сложились такие отношения, при которых интеллигентные люди, если они действительно интеллигентны…

- Феликс Леонидович, я вас спрашиваю не об отношениях, а о том, бывали ли вы у него дома. Не уходите в сторону, отвечайте конкретно.

- По-моему, я говорю очень конкретно, - еще сильнее заулыбался Елсуков, наклоняясь к Бенедиктову. - При таких отношениях люди, как правило…

- Так да или нет?

- Мне известно, где он жил… Однажды мне пришлось зайти к нему за справочником, - Лукинский простудился и не ходил в часть, - но я задержался у него всего несколько минут, даже не заходил в комнату, так что считайте как угодно - был или не был…

- Когда это произошло?

- Не помню, совершенно не помню… У меня пресквернейшая память, особенно на даты. Можете себе представить: я даже не помню дня рождения жены, которую очень люблю, хотя она аккуратно каждый год мне о нем напоминает. Курьезно, но теперь даже она поняла, что это бесполезно, и тем не менее я…

- Но приблизительно-то вы можете сказать, когда это было? Осенью? Зимой?

- Затрудняюсь вам ответить. Давно, давно, очень давно.

- Не до войны же, - усмехнулся Бенедиктов. - До или после того момента, когда вы приглашали Лукинского жить к себе?.

Глаза Елсукова расширились от изумления. В первый раз он запнулся.

- Простите, не понял… О каком приглашении…

- Забыли? - мягко, не осуждающе проговорил Бенедиктов. - Вспомните-ка…

Елсуков засмеялся тихо, хлопнул себя по темени: