Напряжение

- Да, да, да, да, да… Ну конечно, вспомнил, был такой случай, был. Ах, какая память, просто не знаю, что делать. Вспомнил. Приглашал…

- Но почему Лукинского? Вы говорили, что у вас никогда не было с ним близких отношений, даже более того - они были холодными.

- Видите ли, когда жизнь хватает за горло, то есть, простите, я не так выразился, когда появились некоторые житейские трудности, многие собираются вместе для облегчения существования. Мы подумали с женой, что могли бы с кем-нибудь соединиться. У нас самих по теперешним понятиям большая семья - я, жена, шурин-инвалид, а Лукинский остался один, и мы проявили этот акт человеколюбия исключительно из сострадания к нему. Исключительно!..

- Итак, - напомнил Бенедиктов, - вы заходили к Лукинскому до или после приглашения?

- Это было раньше.

- Кто же вам передал справочник? Он сам, жена или сын?

- Лично сам Лукинский: жена его к тому времени уже умерла.

- Ага, понимаю… Кто-нибудь находился у него, когда вы пришли?

- Он был один. Совершенно один - жалкий, потерянный, в каком-то старом пальто без пуговиц…

- А что с вашим шурином?

Елсуков снова растянул рот, но в потускневших глазах появилось мученическое страдание.

- Тяжелейшая контузия… Врачи говорят - останется с костылями надолго, может быть даже и на всю жизнь. Вы не представляете, какой это был юноша - спортсмен, веселый, остроумный… Я познакомился с ним, когда он был еще мальчиком, - я тогда ухаживал за его сестрой, теперешней моей женой. Помню, прибежит из школы, щеки - как яблоки, глаза горят, и - с порога: «Раечка! (Это сестру, мать у них почти не занималась ни хозяйством, ни воспитанием.) Раечка, «отлично» по алгебре, можно я пойду с ребятами в кино?» А она: «Нет, Сережа, сначала поешь куриный бульон с булочкой, сделай уроки, а уж потом можешь идти». И - ни упрека, ни капризов… Это такой удар для всех нас…

Бенедиктов сочувственно кивал, едва успевая вникнуть в смысл нагромождаемых слов, и, когда Елсуков набирал воздух, чтобы продолжить, спросил:

- Насколько я осведомлен, Феликс Леонидович, ваша специальность - паровые турбины, и вы работали у Лукинского в отделе. Не делился ли он с вами или при вас своими мыслями относительно развития техники, не говорил ли, чем занимается дома?

- Нет, нет, нет, что вы! Никаких посторонних разговоров, - замахал руками Елсуков, - никаких, только о текущих делах… - Пригнулся и шепотом: - Если бы вы поработали у него, увидели бы, как с ним было трудно… Дотошный, требовал все время пересчитывать, переделывать, даже когда было не так уж важно…

«Наверно, с тобой действительно было трудно работать», - подумал Бенедиктов, потирая виски кончиками пальцев, и отпустил Елсукова, который перед дверью обернулся и еще раз осветил его улыбкой.

- Инженер Макарычев, с вашего позволенья. - Голос прозвучал с порога излишне громко.

- Жду вас, заходите, - приветливо откликнулся Бенедиктов.

Макарычев энергично пододвинул стул, чтобы удобнее видеть капитан-лейтенанта, не сел - плюхнулся. Движения его были свободны, естественны - ни страха, ни угодливости, ни жеманства, появлявшихся в собеседниках, что не раз отмечал Бенедиктов, стоило им попасть в его восьмиметровый кабинет с решетчатым окошком. Инженер был коренаст, широколиц, седые волосы лежали хаотично, на макушке торчал хохолок.

- Вы давно и, должно быть, хорошо знали Лукинского, - начал Бенедиктов; Макарычев повернул голову, нацелив на него ухо с приложенной ладонью. - Какое у вас сложилось впечатление о последних днях его жизни? Не говорил ли он вам, что его беспокоит?

- Вы правы, знал я его давно, но утверждать, что знал хорошо, не берусь, одно с другим не всегда совпадает, вы со мной согласны? - посмотрел весело на Бенедиктова, требуя подтверждения. - Мы примерно с ним одного возраста - я на два-три года постарше, - но получилось так, что я уже имел солидный стаж, работая в кабэ, - я ведь был студентом еще до революции, - а Женя пришел к нам прямо со студенческой скамьи где-то в конце двадцатых годов. Вот тогда-то я с ним и познакомился и сразу обратил внимание на его незаурядные способности. Правда, вскоре я ушел из кабэ на преподавательскую работу. Ну, а началась война - оба мы оказались здесь как старые знакомые… Что сказать о его последних днях? Утрата жены и сына Женю надломила, хоть сейчас люди как-то иначе относятся к смерти вообще, да и к смерти близких. У него появилось, мне кажется, безразличие к жизни, он стал невнимателен к себе, рассеян…

- Какие-нибудь новые знакомства у него были в последнее время? Он не говорил?

- Ну какие сейчас могут быть новые знакомства! Не до этого… Сохранить бы те, которые есть… Во всяком случае, мне лично он не говорил.

- А не замечали ли вы чего-нибудь необычного, странного в его жизни, в поведении, в отношении к нему людей?