Напряжение

- Какая же его фамилия? - спросил Бенедиктов, откидываясь на спинку стула.

- Слабодской, жил он у Калинкина моста. - И, увидев, что Бенедиктов кивнул, продолжал: - А о приставе ничего не знает, ни фамилии, ни адреса. Ну нам и то хлеб. Берем Александра Ивановича; обыск на квартире дал потрясающие результаты - золото, драгоценности, шесть сберегательных книжек, на них, если не ошибаюсь, лежало что-то тысяч семьдесят… Допрашиваем. Точно, был околоточным…

В дверь постучали, тотчас просунулась голова в меховой шапке, быстро, как на шарнире, сделала кругообразное движение.

- Вы заняты?

- Иди, иди сюда, Камалетдинов, заходи, - крикнул Калинов, когда дверь уже захлопнулась, и кивнул Бенедиктову: - Прости, Сева, это недолго.

Камалетдинов мелкими шажками протопал к столу, держа несколько листков бумаги, положил их перед начальником.

- Ну что? - снизу вверх посмотрел Калинов на его сморщенное, без признаков растительности личико с заостренным носом.

- Он это. Признался, только сейчас, - ответил Камалетдинов, глазами показывая на бумаги. - Да тут было сразу ясно.

Калинов стал читать - брови его то вздымались, то падали, - но до конца не прочел, лишь посмотрел, держа листы на отдалении, заключительные строчки. Лицо его выражало брезгливость.

- Раз так, пусть несет ответственность по всей строгости законов военного времени и блокадного города, - сурово проговорил он и, отогнув изящно мизинец, что-то черкнул, широко и размашисто. - Все. Можешь идти.

Схватив бумаги, Камалетдинов неслышно исчез, даже не взглянув в сторону Бенедиктова.

- Вот она, война, - сказал в раздумье Калинов, кинув на стол ручку. - Черт знает что… - Хотел, видимо, поделиться о происшедшем, но передумал. - Ох, Сева, тяжко людям…

- Тяжко, да не всем, - возразил Бенедиктов, который вдруг явственно ощутил сладкий аромат горячего теста, хлынувший из квартиры на лестницу, а потом и спиртной запашок.

- Всем, всем… Тебе, что ли, не тяжко? Или мне?.. А если кто облегчает себе жизнь, то только за счет другого или других.

- Справедливо… Вот на этот предмет и поинтересуйся некоей Петраковой, управдомом жакта, - тут, в твоем же районе.

- Как ты говоришь, Петракова? - Прищурившись, Калинов обмакнул перо в чернильницу, усмехнулся одним ртом. - Все боишься, что без работы останемся? Шучу. Ладно, поинтересуюсь… Ну, еще раз прости, что отвлекся… Так вот, околоточный Александр Иванович. С ним возни было немного: улики налицо - он быстро признался и все взял на себя. Дело у них было поставлено на широкую ногу. Он ездил на Украину, кожу выменивал на сало, сало жена продавала на Мальцевском рынке, ну и все такое прочее. Меня интересовал пристав. А о нем Александр Иванович ни гу-гу… И у меня ничего нет, одна эта должность. Попробовал сделать вид, будто мне многое известно, и между прочим спросил о приставе. Но мужик крепкий оказался, ни один мускул не дрогнул на его лице. (Бенедиктов улыбнулся: почитывает Калинов литературу!) «Какой пристав? Первый раз слышу». Хорошо, не хочешь говорить, как хочешь, тебе же будет хуже, иди подумай. А сам не знаю, с какого конца браться. Ломал голову и так и сяк… И вдруг пришла простая мысль: откуда они могут знать друг друга - тот полицейский и этот полицейский? Да по работе же! Александр Иванович был околоточным Коломенской части, логичнее всего - и тот оттуда же. Подняли архивы. В Коломенской части значились два частных пристава. Один был убит в первые дни революции, а о другом - ротмистре Сергее Аполлинарьевиче Нащекине - сведений не имелось. Запросили адресный стол. В городе Нащекины не проживали, в области тоже. И не мудрено: уже потом я узнал, что Нащекин имел три паспорта и соответствующие документы. Жандарм, он ведь все паспортные дела на зубок знал!.. Да… Все-таки зацепились мы за эту версию, стали отрабатывать. Как искали, тебе это неинтересно, да и неважно. Скажу только, что изрядно пришлось покорпеть. И вот попал в наше поле зрения служащий ЛЕНЖЕТа, некто Иванов Иван Владимирович, пятидесятишестилетний мужчина, дородный, чопорный, следящий за своей внешностью - усы нафабрены, эспаньолка… Сначала у нас было сильное подозрение, что это Нащекин, а потом и уверенность. Когда последнее сомнение исчезло, мы его аккуратненько на улице при всем честном народе и взяли.

- Минутку, - взмахнул рукой Бенедиктов. - Ты сказал, что у него было три паспорта. Третий - на чье имя, не помнишь?

- Почему же, помню отлично - на имя Кузьмина Ивана Георгиевича. Как видишь, фамилии самые заурядные, среди Кузьминых и Ивановых легче затеряться.

- А жил он где?