Напряжение на высоте

Явилась и до рассвета смачно описывала его тупоумие и ничтожность, жалкие попытки мыслить, оставаясь земляным червем в навозной куче. Подсчитывала количество раз, когда Го Юнксу в детстве роняли башкой о камни. Проходилась по его родовой книге, всякий раз отыскивая там не благородных Го, а помесь бабуина и лающего шакала, безмозглой медузы и… И всякий раз Го Юнксу было желательно согласно моргать ресницами, потому что спица, казалось, уже почти касалась сердца своим острием.

Из-за тупизны некоего старейшины древнему врагу клана досталась гений в ранге «учитель», введенный во все тайны семьи. За одно это она желала ему кое-что отрезать, чтобы ставший тонким голос всякий раз напоминал ему о собственной тупости, когда он решит вновь открыть свой рот.

Пожалуй, он проклинал бы ту ночь, если бы не похороны наутро другого старейшины, что принес ему деньги и обещание тайны за помощь. Говорят, возраст и сердце – да только гроб на погребальном костре был отчего-то закрытый.

Две недели спустя его настойчиво пригласили попутешествовать в Москву – в компании известной ему старухи и пары ее воспитанниц. Рекомендовали придумать те слова, из-за которых некая Го Дейю пожелает вернуться.

Первый вариант с текстом: «Быстро в машину!» был забракован. Говорят – дева горда и злопамятна. И самое страшное – она больше не часть семьи, и может просто взять и уйти.

Но секреты семьи не могут вот так взять и обрести свободу. В этот момент стоит вспомнить, что дева – в ранге «учителя» и многозначительное «официально» от старухи перед произнесением ранга. Значит, нужен кто-то, кто способен заблокировать небо по праву старшинства и силы, чтобы дева не наделала глупостей. Го Юнксу был таковым, как и все старейшины в семье, – не одни только деньги привели его на нынешний пост…

Поэтому за окном и была чужая страна, а в сердце – раздражение.

Хотя последнему больше виною суета с пересадкой с самолета на поезд, едкие запахи свежей краски и какие-то дикие порядки на железной дороге: оставалось полторы сотни километров до Москвы, когда два их вагона отстегнули на станции и деловито стали пристыковывать к товарному составу.

На логичное и раздраженное предложение объясниться, высказанное охраной делегации Го, им продемонстрировали железнодорожную накладную с красными печатями, по которым их действительно должны были прицепить к другому локомотиву. Угрозы страшными карами, поднятый до крика голос и ломаный русский язык не привели ни к чему, потому что у охраны не было другой накладной. Тогда старейшина вышел из поезда сам, написал повеление от руки и припечатал личной печатью. Печать была сине-зеленой, а не красной, на что ему деловито указали. Тут принимали только красные, железнодорожные. Да и вообще их уверили, что нервничать совершенно не нужно – этот состав тоже едет в Москву, на Казанский вокзал.

Ну да, соседство будет не самое лучшее – открытые платформы с бесформенным грузом, накрытым тентом, да и вагона-ресторана нет. Но это ведь всего на пару часов – выяснять и ругаться затянется на гораздо больший срок, поскольку товарняк придется отпустить по графику, а следующий пассажирский надо согласовывать. Тем более в накладной действительно их номера вагонов, а на локомотиве – правильные цифры из нее же. В конце концов, вон там стоят такси… Пока они спорили, позади них прицепили еще пару платформ, и ситуация стала патовой.

Если исключить тот факт, что грузовой состав был обязан пропустить все пассажирские на своем пути, путешествие вышло спокойным, хотя некая провокация чувствовалась, витая в воздухе. Картины пригородов большого города вызвали сдержанный интерес, а ближе к пункту назначения старейшина уже вовсю принялся переодеваться в парадно-боевое облачение. И то ли вместе с ним, то ли само по себе, отчего-то в сердце старика росло напряжение.

Словно действительно ждет его впереди серьезный бой. Или это простая тревожность, нашедшая на него еще после сцепки их вагонов с товарняком, подкрепленная знакомым нарядом? Давно он не дрался, вот и все… Высокое положение обязывает передать войну молодым. Самоуспокоение сработало, но маетное ощущение все равно замерло где-то в предсердии.

На секунду показалась мрачная и бледноватая старуха, уведомив о завершении пути. Только вот перрон Казанского вокзала так и не появился за окном – локомотив уверенно проследовал по ветке севернее, забирая в промзону.

Где и встал, в тупике – позади железобетонная стена с пущенной поверх колючей проволокой; впереди пустырь и убитая тяжелой техникой дорога, вдоль которой стоят бетономешалки; целые горы щебня справа вдоль путей, обшарпанный низкий корпус из кирпича и не работающий по вечернему времени бетонный завод слева.

Серое небо давало достаточно света, чтобы не зажигать фонари на столбах, но вид выходил угрюмый и тревожный.

А еще их ждали – или отслеживали путь. Через короткое время, занятое разговорами в салоне, как теперь быть и каким образом им добираться до пассажирского вокзала, из-за поворота дороги послышался басовитый рокот множества моторов.