Напряжение сходится

А вот судьбу игорного дома Давыдова уже знали все четыре князя, и она сильно отличалась от того, что думал сам новый счастливый владелец по этому поводу. Проиграет, как есть проиграет – причем как бы не самим Юсуповым, что держат там штат шулеров, нарабатывающих компромат и должников из чиновников.

В общем, подарки от Юсуповых – это как приливная волна океана на берег, воды которой все равно вернутся обратно. Кое-что все-таки останется на благодарной земле, и это примиряло князей с подарками.

Что до скепсиса по главному делу – то он непременно должен был уйти после того, как сработает главное зелье правды на Руси, высокоградусное и заставляющее выдать свои искренние потаенные мысли в виде бахвальства и случайных оговорок. Словом, пить князья собирались долго.

А раз так, то следовало все-таки завершить свадебные формальности.

– А не взглянуть ли нам на невесту, господа?! – довольно рявкнул Давыдов, украдкой потирая руку, которой перед тем попробовал галантно облапать симпатичную азиаточку.

Рука отчего-то онемела и посерела, но была уже обработана коньяком. К тому же была она всего лишь левой, да и рук было две, так что можно было попробовать удачи со второй симпатичной горничной.

– Просим! Просим! – поддержал он сам себя.

– Да, уважаемый хозяин, раз уж мы сговорились, то не явите ли вы товар лицом? – дипломатично произнес Долгорукий.

– Схожу за ней, – вежливо ответствовал Еремеев.

И степенно двинулся внутрь дома. Медленно и неспешно. Отчего-то только сейчас осознав, что дочка могла все слышать и уже повеситься.

– Дорогая, все не так плохо, как ты думаешь! – нервно провозгласил он, стоило забежать (кого уж стесняться внутри дома!) на женскую половину.

И было отчего нервничать, потому что все – абсолютно все, до чего касался взгляд, было покрыто толстым слоем сероватого песка, а где-то впереди пульсировал со скоростью испуганного биения сердца, пугая своей мощью, источник человеческой Силы.

– Дорогая, – постучался он в остов дверного косяка – некогда монолитного, но ныне будто побитого полчищем короедов, – разреши войти?

Но не дождавшись ответа, все-таки открыл створку и осторожно заглянул внутрь, гоня мысли о самой скверной причине молчания.

Взгляд тут же метнулся к люстре, но та – по счастью – оказалась на месте и даже целой, пусть и покорябанной прахом и покрытой пылью. Остальная мебель – шкафы, кровать, ковер и паркет пребывали в еще более ужасном состоянии, словно вышедшие из-под кисти художника, описывающего комнату в давным-давно заброшенном доме.

Дочь же стояла посреди комнаты в сером платье, повернувшись лицом к окну.

«Живая…» – выдохнул отец и, прикусив губу, попытался представить, как начать тягостный разговор.

– Что этот подлец задумал на сей раз? – безжизненно спросила дочь.

– Дорогая, я вынужден просить у тебя прощения. Но не торопись меня проклинать. – Еремеев остановился у самого порога и понурил плечи.

Не так он представлял выдачу старшей дочери замуж.

– Не жалей меня, отец. Кого он решил за меня сосватать? Убогого? Скопца? Серую ослицу?

– Все несколько хуже, – печальным голосом поведал он. – Самойлов посватался к тебе сам. Извини, но он хитростью выманил у меня согласие.

Девушка посмотрела за окно – как летает по двору хитрость в пятисотрублевых купюрах. А затем отчаянно выдохнула, словно сбросив тяжеленную ношу с плеч:

– Ну наконец-то!..

Глава 19

Во времена, когда атомные часы на орбите планеты будут определять секунду по периодам электромагнитного излучения в стабильном изотопе атома цезия, а ученые научатся корректировать зрение лазером с импульсом в пять фемтосекунд, все еще останутся два неведомых и непостижимых никакими хронометрами явления: это то, сколько на самом деле длятся «пять минут» на скоростях, близких к скорости света, и как долго могут длиться обещанные «пять минут», если переодевается девушка.

– Пять минут, господа, – вымученно улыбаясь, пробормотал Еремеев шестерым князьям, вновь торопливо возвращаясь внутрь дома.

Приходил он уже третий раз, и всякий раз эти пять минут оставались неизменными, а вот лицо отца семейства обретало оттенки обреченности.

На второй раз вместе с ним, вежливо поклонившись, ушли обе служанки, что закономерно усугубило ситуацию – всю еду съели, а новую нести стало некому.

С разговорами как-то не ладилось: уж слишком хорошим был момент, чтобы портить его обсуждениями любой политической или экономической ситуации. Потому что хорошее для одного непременно окажется неприятным событием для другого, а добродушное замечание запросто может быть воспринято как насмешка. Уж слишком разными были интересы людей, глубоко повязанных как с политикой, так и с экономикой – кому произвол императора, а кому пролоббированный за немалые деньги законопроект; кому наглое повышение цен и искусственный дефицит, а кому и сверхдоходы…