Напряжение

— Ах какие же вы догматики и метафизики! Не ожидал. Учат вас, учат диалектическому методу, а вы… Не пьет — значит не пьет, и точка. А вот случилось так, что выпил, и даже сильно. Что же нам, бедным, делать? Закрыть глаза и сказать: «Не может быть»? А что такое водка и как она влияет на человека, я думаю, не мне вам рассказывать, не маленькие. И, кроме всего, надо учитывать, что неразговорчивый человек, выпив, становится болтливым, может быть, даже чересчур болтливым. Так бывает — не всегда, понятно? — кольнул Шумский. — Не всегда, но бывает. Я тут никаких противоречий не улавливаю. Скорее, наоборот, вижу лишний штрих в биографии Красильникова.

— Не знаю, — угрюмо проговорил Изотов, перечитывая протокол. — Придется заняться цирком, хотя Оля — это еще не Ольга Николаевна.

— Цирком займется Сережа… И еще одну любопытную деталь сообщил Гайдулин. У Красильникова есть двоюродный брат, который дважды приезжал с Дальнего Востока. Зовут его Игнатом, фамилия неизвестна. Гайдулин сказал, что у Красильникова с братом были какие-то нелады, ссоры. Из-за чего — неясно, но надо поинтересоваться. Вот пока все, пошли к бате, он ждет нас.

Кабинет у Быкова большой. На старинном дубовом столе, похожем на бильярд, пусто — все бумаги в сейфе, в углу. Чернильный прибор тоже старинный, бронзовой чеканки, с двумя гончими псами и стаканом для ручек. Ручки торчат перьями вверх, как штыки, но Павел Евгеньевич ими не пишет, прошел их век. Все бумаги он подписывает вечной ручкой с золотым пером, подаренной польскими коллегами, которые приезжали обмениваться опытом.

— Заходите, рассаживайтесь, — пригласил Быков, вставая из-за стола.

Быков много лет в управлении. Здесь он поседел, погрузнел, здесь начал надевать очки, которые, впрочем, не носил, вытаскивая их из кармана лишь тогда, когда надо было что-нибудь прочесть. Его любили, называли заглазно батей, но и побаивались: он бывал крут и резок.

Докладывал Шумский. Быков слушал, положив на зеленое сукно тяжелые, с синевой руки. Изотов держал на коленях папку и чертил квадратики; Чупреев ковырял под ногтями разогнутой скрепкой.

— Итак, что представлял собой Красильников, мы более или менее знаем, — сказал Быков, подняв крупную голову. — Одинокий, скрытный, скуповатый, способный, но не сверх меры работящий, общественно пассивный. Что это нам дает? Немного. Очень немного. Такие люди есть, они незаметны, о них трудно что-либо сказать. И все же я считаю, что группа выбрала, пожалуй, единственно правильный путь, по крайней мере на сегодняшний день. Как видно, женщины играли не последнюю роль в жизни Красильникова… Показание… — Быков поднял руку и пощелкал пальцами.

— Гайдулина, — подсказал Шумский.

— Показание Гайдулина в этом плане весьма любопытно.

— Но это же очень зыбко, Павел Евгеньевич, — не отрывая карандаша от квадратиков, проговорил Изотов. — Прямых подтверждений о его чрезмерном увлечении женщинами нет. Только две фотографии. И то одна нам уже неинтересна.

— Зыбко? — Быков покраснел, метнул сердитый взгляд на Изотова, налег грудью на стол. — Незыбко у строителей, когда они заколачивают сваи в землю, у них под ногами твердо, а у нас — все зыбко. Любое дело, которое мы начинаем, Виктор Никанорович. Так что не будем об этом говорить. Вы думаете, все женщины обязательно дарят свои фотографии любимым? Отнюдь не все.

— Да и помада… — напомнил Чупреев.

— Словом, продолжайте разрабатывать версию… Виктор Никанорович, при обыске в комнате убитого вы не обнаружили каких-либо писем, бумаг с почерком, похожим на тот, что в записке?

— Я имел это в виду. Ничего схожего не нашел.

— Алексей Иванович, список имеющих чешскую «збройовку» у вас есть?

— Запрашиваем, Павел Евгеньевич, завтра утром он будет готов.

7

Екатерина Васильевна Назарчук шумно пододвинула стул и села, натянутая и оскорбленная.

Изотову не нужно было всматриваться в ее лицо: он знал его, великолепно знал — глубоко вдавленные глаза, смотрящие недобро и самодовольно, крупные уши с мясистыми мочками, чуть выпяченная нижняя губа… Перед ним была женщина, которую он настойчиво, но тщетно разыскивал по фотографии в общежитии и на заводе. Изотов не ждал этой встречи сейчас, но не удивился — профессия давно приучила его ничему не удивляться.

— Это не ошибка, что вызвали меня… сюда? — спросила Назарчук, поморщившись.

— Нет, не ошибка, — спокойно ответил Изотов, располагаясь удобнее и поигрывая карандашом. — Мне хотелось выяснить, были ли вы знакомы с Георгием Петровичем Красильниковым?

Женщина настороженно повернулась к Изотову, в карих глазах ее мелькнуло беспокойство.

— Почему была? Разве с ним что-нибудь случилось?

— А вы не знаете?

— Что, что произошло? Он арестован?

— Нет, хуже, убит.

Изотов внимательно наблюдал за Назарчук. «Лжет, что не знает? Или нет?» — думал он, глядя, как женщина вдруг обмякла, опустила голову и заплакала.

— Простите, что мне пришлось сообщить вам прискорбную весть. Я думал, вам уже известно… Успокойтесь, пожалуйста, — проговорил Изотов, протягивая стакан с водой. — Я вижу, вам очень дорог этот человек…