Наречённая. Книга 2 (СИ)

Истана посмотрела ему в глаза. Её глаза яростно блестели, как морозный рассвет на горизонте. Ассару, конечно, не оценит его стараний. Он и не ждал.

— Что предлагал тебе Фоглат? — спросил Маар, очертив пальцами набухший от укусов сосок.

— Не твоё дело, — ответила и отвернулась.

Истана

Я отвернулась от него — не собиралась обсуждать с ним мой разговор с Фоглатом. Конечно, хотелось высказать всё: как мне пришлось терпеть этого лицемера Хирса, как пережила холодную ночь в повозке, но только не с ним.

Зачем? Зачем он вернулся? Чтобы вновь мучить меня?

Я почувствовала Маара, когда он вошёл в двери, почувствовала эту горячую давящую волну, что сотрясла воздух и достигла меня у дальнего угла, затопила, придавив к стулу. Но сильнее ударила досада, она буквально обожгла внутренности. Во мне что-то лопнуло и раскололось, как ваза, брызнуло хрустальными осколками. Хотелось плакать от несправедливости и обиды. Он нашёл меня, нашёл, когда я так близка была к свободе! Вместе с досадой захлестнуло и разочарование, но я всеми силами собралась и запихнула его далеко-далеко вглубь себя, прежде чем страж оказался передо мной, чтобы не доставить ему такого удовольствия — показать свою подавленность. Мне пришлось последовать за ним, потому что в его намерениях убить Йенса, что привёл меня под свою крышу и накормил, не сомневалась. Я даже не понимала, как пережила этот ураган желания исгара и осталась жива, потому что то, что произошло между нами в этой комнате, просто сексом назвать нельзя, это скорее борьба, схватка, противостояние. А теперь я опустошена, в то время как тело трепещет всё от встряски, каждая клеточка звенит, кожа болит от его щипков, укусов, поцелуев.

Мышцы пронимала дрожь, как и дыхание. Сощурив глаза, я неотрывно смотрела в окно. Казалось, сквозь вечные плотные тучи никогда больше не проглянет солнце, как и в моей нерадостной судьбе. Только теперь почувствовала, что ресницы мокрые, и скулы — тоже, и непонятно, от чего слёзы проступили на глазах: от бессилия, досады, ненависти или той бурной волны, что прокатилась по мне, когда Ремарт в меня кончил. Наверное, всё вместе взятое. Это неправильно, так не должно быть, потому что моё тело с жадностью принимало его, требовало, жаждало. Это было столь же ошеломительным, как и его появление в харчевне. Но так не должно быть, это больные отношения, сумасшествие — отдаваться своему врагу, тирану, демону. Мне стало противно от самой себя, это чувство глушило, тянуло на самое дно болота, в которое я всё глубже погрязала. И, как назло, я даже после сношения чувствовала исгара внутри себя, эти безумные твёрдые толчки, от которых всё пульсировало и ныло томлением лоно, эту горячую вязкую влагу, оставленную им во мне. Он снова это сделал, снова кончил в меня — теперь это не пройдёт бесследно, и глупо надеется на чудо, потому что его не будет, потому что брать меня будет вновь и вновь до тех пор, пока… Я тяжело выдохнула, прикрыв ресницы, прочь гоня от себя эту смутную пугающую мысль.

Маар был предельно удовлетворён, настолько, что даже не отреагировал на мою грубость. Он по-хозяйски водил рукой по внутренней стороне моего бедра, и мне приходилось терпеть эти ласки, эти углями касающиеся кожи пальцы, что рисовали на ней какие-то странные узоры, и я не могла расслабиться, потому что в следующий миг они могут вновь сковать, захватить, подчинить. Меня пугала страсть исгара, сильная, необузданная, первобытная. Это первородное стремление — взять. Первозданное древнее желание — обладать. Мне только оставалось ждать, когда демону это надоест, и он оставит меня в покое, но кажется, что Маар не собирался этого делать, кажется, что он никогда не пресытиться мной. Он лежал, раскинувшись на смятой постели, на который не умещался, прижимал меня к себе, наблюдал за мной и ласкал. Я знала, что сейчас его глаза были невообразимо черны и топки, вбирающие в себя все блики, рассеянные по этой комнате, горячие чёрные бездны, жадно поглощающие меня: серебро волос и белизну тела.

В комнате стало очень жарко, и испарина с моего тела не сходила, а ещё душил стойкий запах: здесь всё стало пропитано близостью, острой, пряной, слишком густой, слишком возбуждающей. Мне хотелось скорее отсюда уйти. Пусть исгар делает что угодно, мне было всё равно, только бы не быть здесь.

— Можешь не говорить, я всё узнаю сам, — ответил он, пораздумав. — Мне уже известно, что он хотел отдать тебя за своего желторотого отпрыска, — бархатно шелестел его голос возле уха.

Маар провёл пальцами по линии шеи, опустился к ложбинке между ключиц, между грудей, очертив холм.

— Скажи, что ты соскучилась по мне, ассару.

Маар склонился, его упавшие на лицо чёрные пряди огладили кожу, он воздушно провёл сухими губами по соску, и тот мгновенно отреагировал, стягиваясь и сжимаясь.

И почему он не может просто оставить меня в покое?

Будто нарочно, услышав мой внутренний вопль, исгар обхватил губами горошину, увлажняя её языком.

— Если скажу, ты оставишь меня? — я повернулась к нему в надежде, что исгар согласится.