Наречия (Adverbs)

– Да, надо, – ответил он, выглядывая в окошко на еле различимый в сумерках пустырь. После чего ему в голову пришла идея получше, и он включил телевизор рядом с той стороной кровати, на которой спала Нора. Белые дети доставали из коробки огромную мягкую игрушку. – Ничего, – произнес он. – Иначе бы наверняка прервали программу. Если бы очередное здание взлетело в воздух, вряд ли по телику стали бы показывать, как дети открывают подарки. Оставить или выключить? -Что?

– Телик. Оставить или выключить? Мне надо упаковать камеру. Увидимся завтра.

– Что?

– Приеду сюда завтра утром. Говорят, ночью вряд ли что произойдет.

– В принципе ты мог бы и остаться, – ответил я. – Вдруг что-то произойдет, когда ты будешь в пути?

Адам набросил на себя рубашку.

– Значит, тебе понравилось, признайся, Майк? Я приеду сюда завтра утром, и мы с тобой займемся этим еще разок. А камеру я оставлю включенной.

– В принципе ты мог бы и остаться, – повторил я.

– Нет, – ответил он. – Ни к чему. Да и тебе советую ехать домой. Вдруг хозяева вернутся и застанут здесь бритоголового сопляка.

Я потянулся, чтобы налить себе еще вина, но оказалось, что Адам его уже выпил, не иначе, пока я дремал, потому что рядом с кроватью стояла пустая бутылка – идеальный символ происходящего.

– Между прочим, этот дом принадлежит мне.

– Говори-говори. – Адам застегивал молнию на брюках. – Подозреваю, что в этой кровати спят какие-то пожилые люди, их фотографии развешены по всему дому. Так что не пытайся уверить меня, будто ты хозяин старинных часов, Майк, или бутылок вина, которое ты тут пьешь.

– Можно подумать, ты ничего не выпил, – сказал я. Аудитория в студии рассмеялась какой-то реплике героев телесериала. Очередная символичная деталь, которую я непременно использую, если мне захочется расцветить роман ссылками на поп-культуру.

– Ты вроде меня – тебе тоже хочется кем-то стать. Ты, как и я, знаешь толк в возможностях. Вся разница в том, что я могу объяснить, если кто-то меня спросит. Людям в принципе все равно, что я делаю на их пустыре со своей камерой.

– А вот мне нет, – сказал я. – Мне не все равно, на чьем ты пустыре, моем или чьем-то еще. Я пишу романы. У меня потрясающий вид. Я не хочу вместо него видеть твой зад.

– Не хочешь? Еще как хочешь, – возразил он и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Я же остался лежать до самого конца этого эпизода.

Ночь выдалась просто кошмарная. Вокруг меня, словно обезумевшая толпа, словно сборище плакальщиков, завывал ветер – не иначе как оплакивая измельчавшее состояние американской литературы до моего в нее прибытия. Я попытался читать кое-что из книг, которые захватил с собой в качестве духовной пищи, пока я буду пребывать в гордом одиночестве. Однако признаюсь, мне никогда не удается сосредоточиться на чтении, если рядом работает телевизор, или когда я ну очень пьян и некоторые личности не отвечают на телефонные звонки, даже на тридцать второй раз. Утром я решил, что позволю себе такую роскошь, как выходной день от работы за письменным столом, – требовалось получше осмыслить черновой вариант романа. Я как раз откупоривал бутылку вина, когда заметил, что нечто загораживает мне потрясающий вид на город, в котором я вырос. Вырос я в тяжелой, давящей семейной обстановке, откуда позже переселился в кампус, где в принципе мне тоже были не слишком рады, поэтому вскоре я вернулся в Сан-Франциско и почувствовал себя рожденным заново, когда расстался со всеми своими старыми дурными привычками.

Я даже не стал надевать обуви. Каждая травинка резала ноги подобно лезвию. Я прошел полпустыря, когда до меня дошло, что я пью вино Норы и Джорджа прямо из горлышка. И правильно. Тяжелые времена вынудили фермера-джентльмена расстаться с галантными манерами, потому что на дворе было семнадцатое января, и на дальнем краю пустыря виднелись две фигуры: одна возилась с треногой, другая сложила пальцы на манер рамки.

В моем романе про наши времена вы не найдете упоминания Адама, даже в отброшенных за ненадобностью черновых вариантах, которые будут напечатаны в конце аннотированного издания. В моей книге нет никакого человека в джинсах и холщовой рубашке. Он ничего собой не символизирует и потому никогда не будет задействован – даже в отместку. Он занимает самую нижнюю строчку в списке того, что люди хотели бы уничтожить. Поэтому вместо него женщина с конским хвостом на минуту оставила камеру, чтобы нагнуться и поцеловать его в щеку, после чего фальшивым жестом, без какого-либо намека на искренность, притворилась, будто только-только заметила меня боковым зрением и удивленно нахмурилась, глядя в мою сторону, словно с ходу подумала, будто я покойник.

– Эй, – сказал гаденыш Адам, – это Эдди. Эдди, это тот самый парень, Марк, с которым я вчера познакомился.

– Майк, – поправил я. – Живо выметайтесь с моей земли. То, чем вы здесь занимаетесь, противозаконно. Вы эксплуатируете чужую собственность, я же не получу с этого ни единого цента.