Нарисованная красота (СИ)

— Вот, сироту каждый осудить может! — Набрав воздуха в грудь, трагически изрекла я, и картинно всхлипнула. Толпа опешила. — Нет бы помогли, одна ж я осталась теперь… — И с особо страдальческим видом налегла на ворот.

Толпа снова загомонила, но теперь уже на нерадивых мужиков, коих тут толпилось порядочно. Пробивая себе дорогу плечами к забору вывалился, возможно, единственный, кому такая высота реально была преградой. Мужичок ростом метр с кепкой, с огромной самому до бедер бородищей, туго заплетенной в косы. «Гном!» — восхитилась я мысленно, продолжая вслух страдать.

Мужчина обошел забор и тронул калитку, чтобы внутрь попасть, но створка обвалилась, виновато скрипнув напоследок. Он растерянно посмотрел на дело пальца своего и, аккуратно переступив калитку, решительно направился ко мне.

Мне ворот доставал до талии, ему до носа, и я сомневалась в успехе предприятия. Но дяденька лихо прыгнул, направляя ворот, потом еще пару раз, и вот на свет показалось ведерко с водой. Я горестно вздохнула — первое ведро я хотела использовать на ополаскивание большого ведра. Гном вздох оценил правильно, и сам выплеснул ведерко в мою тару, принялся опускать сосуд в колодец. Я ополоснула ведро и вылила его целиком на свои грязные ноги. Чище они не стали, но мне стало как-то легче осознавать себя.

Гном меж тем уже набрал новое ведро и ждал, пока я верну на место тару, что я и поспешила сделать. Буквально за десять минут ведро наполнилось, а толпа рассосалась.

Я пыталась понять, будет ли уместно пригласить гнома внутрь, особенно с учетом состояния жилища.

— Тебе может еще помощь нужна, сиротинушка? — Насмешливо поинтересовался мужик.

«С чего бы начать», — оргызнулась про себя я, но вслух, похлопав ресницами, произнесла:

— Разве что воду в дом занести.

Гном хмыкнул и взял ведро в руку. Я поспешила вперед, чтобы дверь открыть.

Ведро было водружено на пол рядом с печкой. От него тут же растеклось мокрое пятно, немедленно перемешавшееся с пылью, образовав лужу жидкой грязи на полу. От этого зрелища я густо покраснела.

— Располагайтесь, я ненадолго. — Пригласила я и ушла на верх.

В одном толпа права — в ночной рубашке перед на людях появляться не стоит. Я об этом как-то не подумала, рубаха-то до пят. В комнатушке, где я очнулась, я нашла ларь, а в ларе тряпки. Поскольку понимания местной моды у меня не было, я надела оливковое (я так думаю, из-за гряди и пятен сложно определить) платье и скрутила волосы в кичку на голове. Проблему закрепления волос решил найденный тут же гвоздь. Пока закалывала волосы, я сделала открытие: в комнате было окно. Занавешенное очень плотными, почти свет не пропускающими тряпками, но все-таки было. Я тут же откинула тряпки в стороны и попыталась понять, возможно ли окно открыть. Стоило мне тронуть створку, как толстенное стекло, вставленное в раму, раскололось и со звоном разлетелось на осколки. Один из них попал в протянутую к раме руку, второй просто ее порезал.

Осколки еще не до конца осыпались, а по лестнице уже бухали шаги приземистого мужика. Дверь открылась резко, сильно бухнув в стену. Я стояла у разбитого окна, с наслаждением вдыхая воздух с поля, на которое выходила эта сторона дома.

— Вот невезучая сиротинушка. — Пробурчал гном.

С видом волшебника он достал откуда-то из-за пазухи чистую на вид тряпицу и, быстро вынув осколок, перемотал мне руку. Рука начала саднить сразу после этого, но я постановила, что так лучше, чем заливать спаленку кровью.

Теперь, когда в нее попадал яркий солнечный свет, комнатка казалась крошечной и заброшенной. Везде пыль и грязь, в углу под потолком паук, ларь и тахта занимают почти все пространство.

Критически оглядев платье, на которое добавились еще и пятна крови, я пришла к выводу, что первый день какой-то неудачный.

Гном тем временем, ласково бурча, отвел меня вниз и посадил на лавку.

— Ты прости, сиротка, но мне идти надо. Я заверну к тебе, коли рядом буду. Не против? — Он заглядывал в глаза, и весь его вид был извиняющимся.

— Да, конечно. — Горько улыбнулась я.

Мужчина, так и не представившийся, громко бухая тяжелыми ботинками, ушел, оставив меня одну с раненой рукой.

На улице был яркий день, я все еще хотела есть и пить, рука начала болеть, а я сидела и, не шевелясь, смотрела в одну точку. Не знаю сколько сидела.

— Так, — вслух начала рассуждать я, — возможно, я сплю, а сны должны быть только хорошими. Так что, Ирина Петровна, прекрати раскисать и выпей, наконец, воды, а то до еды не доберешься.

Мысль о том, что в таком запустелом доме может не оказаться еды, я малодушно затолкала подальше.

Сосуд для воды я нашла быстро — над печью была прикрытая грязной занавеской полка, где стопками теснилась едально-питейная посуда. Вся она была из обожженной глины, что навевало определенные мысли. Особенно в купе с дикими ароматами, которые издавало мое и чужие тела. Гном, кстати, плохо не пах и я запоздало покраснела еще раз, сообразив какое амбре от меня исходит.

Вода была выпита — вполне вкусная, кстати, и я хотела было приступить к поискам еды, но решила сперва и тут разшторить окна.