Нарисованная красота (СИ)

Платьем для уборки было назначено вчерашнее оливковое. Воды я натаскала два корыта, половину лохани, исполняющей обязанности ванны и еще два ведра и упарилась уже на этом. Ведро с утопленником было официально назначено уборочным и просто вылито на пол на кухне. Потом я быстренько взяла тряпку и стала жидкую грязь с пола собирать, пока она не начала густеть и сохнуть. Во второй раз пострадал другой участок, с которого так же собиралась грязь. Мысль о том, что на полу настолько много песка, пыли и грязи, что при попадании воды образуется слякоть, приводила меня в исступленное бешенство, так что очень скоро я пошла к границе моего участка, выливать на дорогу жидкую грязь. По счастливой случайности, прямо под моим забором разместилась тщательно вымешанная вчерашними зрителями моего общения с колодцем лужа, прямо таки требующая срочного пополнения.

Так, часа за два и за шесть заходов к луже с подкреплением ее грязевых сил, я добилась того, чтобы пол был дощатым, а не равномерно грязным, стол и обе лавки тоже, поверхность печи я было начала, но решила отложить ненадолго — вдруг в памяти Литты есть что-нибудь об обращении с печью.

Я круто развернулась на пятках и мрачно уставилась на окна. Окна на меня не смотрели, в прямом смысле этого слова, но, кажется, догадывались, что сейчас будет. Я сорвала то, что исполняло обязанности штор. Из-под гардины (громко сказано — просто палка) разбежались недовольные пауки. Очень осторожно и без резких движений, я открыла окно от себя, и порадовалась результату: ничего нигде не треснуло и не осыпалось.

Ночная рубашка, пущенная на тряпки, почти закончилась — окна я мыла ее рукавами. Очень удобно, кстати, на руку надела и пошла тереть. На одну небольшую створку ушло ведро воды, по чашке выливаемое прямо на стекло сверху. Когда оно стало прозрачным, я чуть не прослезилась от восторга. Вторая пошла быстрее, а второе окно я вымыла за какой-то час. Теперь в комнате было много света, грязнющая печь и гора грязных тряпок, бывших занавесками. Завеси с полок и из умывального угла тоже были сняты и безжалостно скинуты в общую постирочную кучу.

Я полезла осматривать замеченные после первичного отмывания тумбы. Внутри были котлы, кастрюли и противни, горшки (равномерно закопченные и неотмываемые, по большей части треснувшие и непригодные), некоторое количество тупых и опасных для жизни ножей и тесаков для мяса и пара обколотых тарелок. Все это добро отправилось на стол, тумбы и полки подверглись выметанию.

После этого я устремила свой взор на погреб. Капуста, которую я там нашла — это не плохо, но ею одной сыта я точно не буду. Внутри по-прежнему было темно и холодно. Исследование ларей дало мне несколько кусков неопознанного мяса неизвестной давности заморозки, которое, после критического осмотра было признано несъедобным, в виду его непонятности. Еще нашлось некоторое количество высохших фруктов, гора мелкого мусора на полу.

Мне определенно нужны были тряпки, метлы, веники, новая посуда, постельное белье, одежда, еда, возможно даже занавески, мастер, который починит калитку, забор, который в двух местах покосился, вставит новое стекло в спальне, новые постельные принадлежности и вытравить клопов.

Обилие всего, что мне было нужно меня пугало, а ведь это только начало. Под это дело я выпила воды и пошла изучать документы на дом и считать деньги.

Оказалось, что мне принадлежит существенный участок, в который входит и поле за домом и немножко леса. Понятно, почему на поле забор обрывается. Дом, слава великой мицелярке, принадлежит моим родителям на полностью законном праве выкупа (если верить бумаге) и теперь, соответственно, перейдет по наследству мне, согласно составленному и тут же найденному завещанию. Меня насторожило то, что составлено оно было совсем недавно: бумага была свежая, не грязная, а чернила еще были яркими.

Пересчитать содержимое мешочков оказалось не сложно — Литта, а теперь и я, точно знала им ценность. В этих двух мешочках было небольшое состояние, на которое можно год безбедно содержать крупное поместье. Откуда у купцов взялись такие накопления, я старалась не думать.

Я взяла пару золотых и пару серебряных, надела наименее грязное платье и отправилась в город. Во-первых, я хотела есть. Горячей еды. Желательно невонючей. Во-вторых, я хотела купить хотя бы часть необходимого и найти мастера.

По городу я шла и погружалась в глубокую депрессию: везде было грязно. Очень грязно. Отсутствующий аккомпанемент соответствующих запахов, конечно, чуть скрашивал эту беспросветную жуть, но не сильно.

Никакие попадающиеся по пути заведения не вызывали желания там покушать. Желудок возмущался. Внезапно вокруг стало чище, а воздух перестал казаться прелым, несмотря на умеренно теплую погоду. Домики стали ровнее, улица менее загаженной. Почувствовался запах выпечки и я поспешила за ним.

По запаху нашлась булочная, с окошком-выдачей, в котором стояла эфемерная, почти прозрачная девушка.

— Что есть горячее? — Невежливо обратилась я, забыв о нормах приличия.