Нарисованная красота (СИ)

Их было два, они были грязные, но свет пропускали. Тряпки, изображавшие шторы, тоже были очень плотными.

Теперь, когда комнату стало видно, и ее состояние еще больше бросалось в глаза.

Я уже некоторое время обдумывала вопрос о том, как такое могло получиться. Все мои представления о таком укладе жизни пока что шли в разрез с суровой реальностью. О моем странном положении старалась не думать, мысленно переводя все это в сон. Хотя визг тормозов и звук удара машины о мое тело то и дело всплывал в памяти, я не хотела думать, что я умерла там дома. Там оставались родители и учеба, которую я вполне искренне любила. Я не была готова со всем этим расставаться.

Собравшись с мыслями, я решительно пошла в атаку на неисследованную дверь в пределах кухни. Как я и полагала, за ней пряталась лестница вниз. Дверь давала немного света, но рассмотреть отсюда, что там внизу мне не удалось. Спускалась аккуратно и очень медленно — саднящая рука не давала возможности забыть о состоянии всего вокруг. Внизу нашлись шкафы, лари и полки, было замогильно холодно. Особых пищевых богатств не было, но была мука, небольшой камешек соли и несколько банок с соленьями. Ничего из содержимого опознать в неверном свете не удалось. В лари заглядывать не стала, во избежание дополнительных неприятных сюрпризов.

Наверх я утащила самый большой бочонок и в нем на поверку оказалась квашенная капуста. На голодный желудок не комильфо, конечно, но ничего лучше у меня не было. Выпив еще кружку воды, я с опаской сковырнула крышку с бочонка и первое, что увидела — это пузырики на поверхности.

Когда моей маме хотелось капустки, наша кулинарка-волшебница Лада всегда готовила ее в похожем бочонке. В первые дни после утрамбовывания засола она ее не трогала, а потом несколько раз в день протыкала до самого дна длинной деревянной палочкой. «Чтоб продышалась», всегда приговаривала она. Когда я была маленькой, а Лада молодой, мне доставалась почетная обязанность обеспечивать капусту дыханием и я с радостью тыкала в нее палочкой. Судя по пузырькам, эту капусту поставили давно, а продышаться ей не дали. Значит, она может оказаться очень горькой. Но желудок непрозрачно намекал, что его устроит и это.

Верхний слой я сняла, побоявшись его есть, и аккуратненько пальцами вытянула из серединки немного тоненько нашинкованной капусты. Цвета она была хорошего, не очень обильно облепленная морковью, но, тем не менее, не «продышавшаяся». Ожидаемо: она была горькой. Вприкуску с ней я выпила еще несколько стаканов воды, перестала чувствовать себя голодной, и переключила внимание на следующие насущные проблемы.

Первым делом, я пошла обследовать вторую комнату на втором этаже. Там была тахта побольше, такой же ларь и несколько гвоздей на стене, на которых раньше, видимо, что-то висело.

Окно тут тоже было, тоже зашторенное, что я поспешила исправить. Помещение, едва на него попал свет, тоже стало еще менее привлекательным.

В ларе нашлось несколько шкатулок. В одной пара серег, громоздких и наверняка очень тяжелых, на вид из не очень благородных металлов; в другой документы на дом, судя по заголовку; а в третьей два холщовых мешочка — в одном золотые кругляшки, в другом серебряные. Все богатство я аккуратно вернула на места.

Внизу меня ждала необследованная гостиная. Там была обитая тканью в несколько слоев лавка со спинкой, небольшой столик, пара кресел, обитых так же, как и лавка, и буфет. Все выглядело тяжеленным, монументальным и грязным. Окна тут так же были жестоко расшторены. Лезть в буфет пока не стала.

На самом деле дом-то получился не маленьким, просто из-за его обстановки создавалось очень неприятное впечатление.

Я чувствовала себя уставшей, но понимала, что мне необходимо хотя бы тряпкой обтереться. Что мне не удастся какое-то время взаимодействовать с колодцем, я уже осознала, так что моя «ночная рубаха», точнее подол от нее был поименован тряпкой. Я выполоскала ее в ведре с утопленником (вода помутнела) и постановила, что для обтирания пойдет.

По пол стакана смачивая тряпку, и иногда заново ополаскивая ее в ведре с пауком, я вытерла все свое пухлое тельце, даже до спины худо-бедно дотянулась. Как только я сняла с руки тряпку, которая была там с момента получения порезов, они снова немного закровили. Вода, которую я вылила на порезы, принесла много неприятных ощущение и одно, просто ошеломляющее, открытие. Прямо на моих глазах, пока на ранения лилась вода, они немного затянулись. Спало воспаление и отек, а сами порезы притянулись краями друг к другу. Эксперимента ради, я не пожалела еще немного воды на раны и за два стакана стянула их полностью. Какое-то время я, стоя голышом посреди дома, пялилась на руку, поворачивая ее так и эдак.

После этого, обрадованная, выпила еще стакан воды. Посмотрела в окно и осознала, что на улице стремительно вечереет, а в моей спаленке до сих пор осколки лежат. Как я не напоролась ни на один из них ногой — ходила-то босяком — тайна, но я почти побежала наверх. Скорее собирать последствия моей неосмотрительности.