Нарисованные воспоминания (ЛП)

Для меня игра на пианино — это как езда на велосипеде. За исключением того, что учишься ты, когда тебе семь лет, и никогда больше не катаешься, пока не исполнится двадцать. Вне зависимости от того, что ты никогда не забываешь, как именно это делать. Пять лет перерыва никак не сказываются на игре. Мои руки двигаются по клавишам без какого-либо колебания. Я закрываю глаза, мгновенно перемещаясь в те времена, когда играла эту мелодию с Джессом. Я училась играть на инструменте не для Джесса, но, как ни странно, ему нравилась именно эта композиция, и он часто просил ее сыграть. Я помню, как однажды спросила его, почему эта мелодия нравится ему больше остальных. Он ответил, что ему нравилось то, как я на нее реагировала. Мое тело, фигура, осанка менялись, когда я играла ее ради удовольствия, нежели для урока или концерта. Я казалась заметно расслабленной. После того, как он сказал мне это, я старалась быть более беззаботной, расслаблять тело так же, как когда играла ради веселья, но это никогда не работало. Я не получала столько веселья, когда играла «должным» образом: не сутулясь, с прямой спиной и руками. Я не видела разницы, поскольку мелодия звучала хорошо. Это было одной из причин, почему я никогда не хотела продолжать посещать занятия. Играть ради веселья для меня было более увлекательно в то время, как преподавание всегда казалось моим истинным призванием. Когда Джесс умер, я отказывалась садиться за пианино снова. И не позволяла себе считать, что игра на пианино может превратиться во что-нибудь более прибыльное.

Я позволяю песне поглотить мои мысли, пока нежные ноты распространяются по воздуху. Качаясь из стороны в сторону, мои руки порхают над клавишами. Я грациозно ласкаю каждую ноту, пока вспоминаю Джесса. Я так сильно по нему скучаю. Слышать эту песню становится сладкой пыткой. Я вспоминаю все те моменты, когда мы садились за пианино и проводили наши собственные концерты на диване, который заполняли его любимые плюшевые игрушки и мои куклы. Я пытаюсь сконцентрироваться больше на песне, чем на воспоминаниях, но у меня не получается, и вскоре из закрытых глаз начинают литься слезы и стекать по лицу. Я знаю, что мне нужно заканчивать. Если я не остановлюсь, здесь наступит полномасштабный фестиваль рыданий, который будет трудно оставить, когда он уже начнется. Кладу руки на колени и остаюсь сидеть в тишине, пытаясь успокоить свои эмоции и восстановить прежнее состояние. Я опускаю крышку вниз, чтобы накрыть клавиши, и тянусь за скатертью, чтобы накрыть пианино. Подпрыгиваю, когда вижу рядом с собой Дрю, который всматривается в мое лицо.

— Твою мать, Дрю! Ты хочешь, чтобы у меня случился сердечный приступ?

— Извини, я не хотел пугать тебя. Давно ты играешь на пианино?

— Да, с детства; но сейчас был первый раз за пять лет.

— Почему так долго? То, как ты двигалась под музыку… ты действительно почувствовала песню. Для тебя она казалась настолько естественной, будто ты всегда ее играла.

— Это личная песня, которую любил Джесс. После его смерти я перестала играть.

— Сегодня он точно получил особый подарок. Спорю, он скучает по твоей игре.

Я смотрю на него, опешив от его заявления. Я всегда чувствовала, что Джесс присматривает за мной; мне хотелось верить, что все дорогие нам погибшие люди присматривали за нами. Но я никогда не думала, что он скучает по моей игре. Меня начинают одолевать угрызения совести, а глаза наполняются слезами. Выражение лица Дрю смягчается, улыбка немного тускнеет. Я смотрю в сторону, чтобы сдержать невыплаканные слезы.

— Могу я заказать песню? — спрашивает Дрю.

— Заказать песню?

— Да. Если ты можешь сыграть классическую музыку, то точно сможешь воспроизвести песенку «Twinkle, Twinkle Little Star» (Мерцай, мерцай маленькая звездочка)? — он кладет локти на крышку пианино и помещает подбородок на ладони.

Я не могу сдержать широкой улыбки, пробивающейся сквозь печаль на лице, и играю для него мелодию из сорока двух нот. Она стала далеким плачем в сотни нот, которые я привыкла играть.

— Ты поверишь мне, если я скажу, что не слышал эту песню уже несколько лет? — говорит он, когда я заканчиваю. — Когда я был маленьким, моя мама каждую ночь перед сном пела мне эту песню.

Я не хочу разрушать настроение, поэтому начинаю играть другую песню.

— Что насчет этой песни? — я играю «I'm A Little Teapot» (Я — маленький чайничек), которую Дрю сразу же узнает и начинает подпевать. Я смеюсь еще сильнее, когда он начинает корчить смешные рожицы, и тогда слышу под собой громкий треск.

— Черт, — говорю я, стараясь как меньше двигаться. — Возможно, мне не следовало садиться.

Две ножки проваливаются подо мной. Дрю тянется ко мне, когда слышит треск дерева, но я с криком падаю назад. Он бросается вперед за мной и подкладывает руку под мою голову до того, как она ударяется об пол. Он наклоняется надо мной, моя голова бережно прижата к его руке. Он пытается подавить смех.

— Ты в порядке?