Наркомент

Так полагал я до того самого момента, когда неподалеку от меня брякнулась на пол металлическая штуковина и покатилась по широкой дуге, норовя очутиться у самых моих ног. Округлая форма, ребристая поверхность. Еще до того, как в мозгу промелькнуло: «граната!», я машинально футбольнул предмет обратно.

Глок-глок-глок! Отпасованный мной яйцевидный предмет бойко покатился по ковровому покрытию коридора, подпрыгивая при столкновениях с плинтусами. Я бросился ничком на пол, умудрившись кувыркнуться поближе к спасительной стене, а когда за углом отгремел взрыв, переколотивший все, что было вокруг хрупкого и неустойчивого, обнаружил, что мой рот забит всякой дрянью, посыпавшейся с потолка.

Потом я шагал сквозь облако пыли и отчаянно плевался, пытаясь избавиться от крошева, хрустящего на зубах. Я шел, смотрел на извивающегося Карена и не удивлялся тому, что он выглядит таким уродливо укороченным: еще в самом начале пути перешагнул через обрубок ноги, обутый в чадящую кроссовку.

Но он был жив, когда я склонился над ним, он разнял бледные губы и произнес нечто, исполненное ненависти.

Легко разжав пальцы Карена, я отобрал у него пистолет, убедился, что он стоит на боевом взводе, и направил его в разом сморщившееся лицо.

– Сынок!

Подняв глаза, я увидел немолодую женщину в траурном одеянии. Придерживаясь за изрешеченную осколками дверь, чтобы не упасть, женщина смотрела не на Карена, а на меня, отчего казалось, что она обращается именно ко мне. Более того, заговорила она по-своему, но я сразу понял смысл произнесенного шепотом заклинания.

– Сынок! – повторила женщина умоляющим тоном. – Ради бога!

Она пока не плакала, однако я догадывался, что пролитых ею слез с лихвой хватит для того, чтобы растворить всю кровь, пролитую Кареном – его собственную и чужую.

Сжимая пистолет в опущенной руке, я выпрямился, коротко посмотрел в сухие глаза матери своего заклятого врага и пошел прочь.

Я спускался вниз по лестнице, которую взял штурмом, я переступал через гильзы и пятна крови и все это время смотрел себе под ноги, чтобы не видеть никого вокруг – ни живых, ни мертвых.

Вооруженный, я стал вдруг совершенно беззащитным, настолько уязвимым, что со мной мог бы справиться даже мальчуган, увязавшийся за мной на втором этаже. Если не считать этого безмолвного спутника, то огромный дом выглядел совершенно вымершим, ведь я на славу постарался, чтобы он стал таким.

Выйдя во двор, я и здесь не увидел ни единой живой души, лишь за воротами маячила Верина фигура, одинокая, как шахматная королева на пустой доске. Прежде чем сделать шаг ей навстречу, я выронил из руки пистолет, надеясь, что когда-нибудь сумею позабыть, каков он на ощупь, как азартно дергается во время стрельбы и что происходит после этого.

Лютые псы проводили нас сдавленным рычанием, а полноценным лаем разразились не раньше, чем мы скрылись с их глаз. И это была лишь маленькая толика той огромной ненависти, которой был пропитан воздух.

7

Три чайные ложечки дребезжали в трех пустых стаканах, сопровождая этим незатейливым аккомпанементом дробный перестук колес. Белая занавеска лишь наполовину скрывала ночь за вагонным окном. В купе было уютно и немного таинственно.

Меня радовало, что вино исчезло из нашего семейного рациона. Еще больше радовало, что наркотики и кровь, которые отныне превратились для меня в синонимы, остались в прошлом. Единственным напоминанием о событиях минувших дней служила мне небольшая заметка в газете с криминальным уклоном, которая служила скатертью на откидном столике. Я знал ее почти наизусть. Она называлась «Авторитет в юбке» и повествовала о некой Марине З., вдове известного курганского бандита, решившей продолжать дело своего покойного мужа. Ей инкриминировалось использование услуг профессионального киллера для сведения счетов с враждебной группировкой. «В деле фигурирует такое количество трупов, – говорилось в заметке, – что видавшие виды работники уголовного розыска и прокуратуры хватаются за голову. Крутая мадам не только передала в распоряжение убийцы свой личный автомобиль, но и укрывала его в собственной квартире до окончания кровавой бойни. Нанятый Мариной З. адвокат, однако, утверждает, что его клиентка сама стала жертвой бандитских разборок, превратившихся в привычную примету нашего времени».

От перечитывания газеты меня отвлек голосок Светочки, которая пожелала немедленно получить ответ на свой вопрос:

– Теперь, когда ты наполовину седой, ты считаешься стареньким, да?

Я машинально привстал, чтобы полюбоваться своим новым зеркальным отражением, к которому так и не смог привыкнуть за семь минувших дней.

– Зато ты молоденькая, – отшутился я.

– Я не молоденькая, я маленькая. Вот тетя Вера – молоденькая.

– Можешь не подлизываться, – сказала Вера. – Третьей шоколадки не будет.

– Будет! Иначе я спать не лягу и шушукаться вам не дам.

– Кто шушукается? – притворно возмутился я, быстро переглянувшись с Верой.

– Вы. Все время.

– А ты, значит, подслушиваешь? – осведомилась Вера с довольно кислой миной.

Светочка подумала-подумала и неожиданно призналась: