В вагон вошли контролеры. Мы поспешили ретироваться в следующий вагон. Средств на оплату проезда не было, да и не привыкли мы этот проезд оплачивать. Это был наш бунт против железнодорожных монополистов.
На ближайшей станции мы перебежали пару вагонов, таким образом, оставив контролеров позади. Вновь заняли места в вагоне.
- Чего ты там про капиталистов говорил? – спросил я Психа.
- Да то и говорил, что сколько не работай – все равно останешься с хуем у носа.
- Ну так что поделать – мир вообще на хрен несправедлив. Я, прикинь, сегодня с утра пришел в ментовку, так сказать, с повинной, раскаявшись… ну почти раскаявшись… – и что же ты думаешь? я полчаса ждал, пока правосудие удосужится вообще признать существование моей персоны в своей обители, потом еще дверей в пять тыкался, чтобы хоть кто-то определил мою дальнейшую судьбу…
- Ну и нашелся этот кто-то?
- Нашелся, бля. В лице какого-то заспанного мента, которому не то, что меня лицезреть, ему, по-моему, вообще в этом курятнике находиться было неприятно.
- И что же, справедливость восторжествовала в итоге?
- Справедливость в итоге превратилась в квитанцию о штрафе, которая в итоге превратилась в горстку пепла. Потому что справедливость этого мира и есть пепел.
- Вот тут ты совершенно прав, - подытожил Псих. И замолчал. На этот раз надолго.
Мы вылезли на Балтийском вокзале. Пешком дошли до Лиговки. Псих что-то говорил о науке. Из-за жары я почти его не слушал, борясь с накатывавшей дурнотой. Думаю, Ботаник занимался тем же. Но Психу, по-моему, было все равно – слушают его или нет.
Зато у Психа оказалось немного денег, и от Лиговки до предполагаемого места работы мы поехали на автобусе. Солнце разливало по городу волны нестерпимого света, иногда мне казалось, что у меня в глазах пляшут белые зайчики. Или сатиры – черт его знает. Вышли в районе огромной промзоны, протянувшейся на несколько километров. Фабрики и заводы воткнули сигары своих труб в хрупкое летнее небо и смолили вовсю, выпуская густой жирный дым.
- Фабрики рабочим! – крикнул Псих незримому оппоненту.
- Ага, а еще денег бы… - подхватил Ботаник.
- Сейчас все будет, - поспешил я заверить их, хотя в душе шевельнулся комок сомнений.
Долго искали место, указанное мне нашим так называемым работодателем, так как улиц как таковых тут не было и нумерации редких попадавшихся нам домов, соответственно, тоже. Кое-как нашли проходную какого-то заводика. Потом долго объясняли заспанному сторожу, кто мы и зачем мы здесь и почему нам так надо пройти на охраняемый им объект. В конце концов, он дрогнул под напором наших аргументов и, махнув рукой в неопределенном направлении, пропустил нас.
Перед нами раскинулась огромная, заросшая бурьяном площадка, расчерченная шрамами рельс, взбугрившаяся кучами какого-то хлама. Вдалеке торчали покосившиеся ангары. Мы прошли метров триста от проходной в направлении, указанном нам сторожем, и уперлись в бытовку, сделанную из бывшего вагона, снятого с колес. Перед ней стоял самодельный рукомойник. Я смекнул, что, видимо, это и есть место назначения. Постучались.
Вышел тот самый кент, который предлагал работу, его звали Макс. Окинул нас хмурым взглядом, словно оценивая, способны ли мы на какую-нибудь работу вообще. По всей видимости, конечное решение оказалось положительным, потому что он коротко бросил:
- Поработать?
- Да, - так же коротко ответил я, потом уточнил, - как и договаривались.
- Да помню, - махнул рукой Макс, - воздух разрезала огромная лапища с синим мазком татуировки. – Сидите здесь, отдыхайте, машина скоро должна быть… Вообще-то уже должна быть, да задерживается… Что там сторож, спит?
- Мы не заметили…
- Да спит по любому старый хрен, пойду его разъебу… отдыхайте.
- Какой-то он неприветливый, - заметил Ботаник, глядя вслед удаляющейся фигуре нашего работодателя.
- Тебе не все равно? – Псих почесал затылок, - пойдемте где-нибудь поваляемся в тени, а то жарища страшная.
Мы уселись в сторонке на траве. Издалека доносился какой-то гул, что-то гремело и тарахтело в недрах промзоны. Тени укорачивались, сухой воздух нагревался. Это совершенно не способствовало приведению моего организма в норму. Но как и всякий человек, способный иногда пить неделями, я старался не обращать на побочные неудобства внимания, потому что к этим самым побочным неудобствам давно привык.
Из бытовки на божий свет выполз какой-то иссушенный человек с опухшим от пьянки лицом. Огляделся, словно пытаясь привыкнуть к окружающей реальности – так делают ночные животные, выползая из своих нор на охоту. Потом направился к нам.
- Местный житель, видать, - заметил Псих.
Мужик поравнялся с нами и, не здороваясь, спросил:
- Что парни, поработать?
- Вроде того, - без всякого энтузиазма ответил ему я. Его только не хватало.