Тишку Вэдька знала с глубокого детства. Бык был стар и меланхоличен, его всегда запрягали слева. Его прошлого напарника съели года три тому назад, и с тех пор в паре с Тишкой ходил бурый с белым пятном на морде Мишка. Сорочиха помогла выгнать быков во двор, и там в правое ярмо они с Вэдькой загнали упрямого Мишку, а потом безо всякого труда, в левое ярмо впрягся Тишка.
– Ты к Мишке сзади не подходи, – напутствовала Вэдьку Сорочиха, – он лягается. На хворостину.
Вэдька взяла длинный ивовый прут, залезла в повозку и гаркнула:
– Цоб-цобе!
Быки помялись, лениво шагнули и повозка, скрипя колёсами и оглоблей, покатилась.
– Цобе-цобе-цобе-цобе, – затараторила Вэдька, Мишка повернул вправо, увлекая за собой Тишку и повозку.
Сорочиха посмотрела, как Вэдька лихо развернула повозку, махнула рукой, то ли прощаясь, то ли благословляя, и вернулась к своей работе.
Вэдька тем временем тряслась в повозке, медленно двигающейся к сепараторной. У сепараторной она остановилась, вбежала в открытые настежь двери и принялась таскать в повозку пустые бидоны.
– Вэдька, а ты чего тут делаешь? – спросила её пробегавшая мимо Зинка.
– Молоко теперь я возить буду, – отозвалась Вэдька, волочившая к повозке последний бидон.
– Здорово!
Зинка убежала, а Вэдька снова взобралась на повозку. С Зинкой можно было бы и не согласиться. С быками Вэдьке связываться не хотелось – уж больно своенравные и сильные животные. Таскать бидоны с молоком тоже лёгкой работой не назовёшь. Не очень приятно даже просто трястись в повозке в любую погоду, то стуча зубами от холода, то кутаясь в старенькую накидку при дожде, то отмахиваясь от комаров в жару. С другой стороны, лёгкой работы в деревне не бывает, так что Вэдька не унывала.
– Цоб-цобе! – крикнула она, и для пущей убедительности огрела хворостиной и Мишку, и Тишку.
Быки тронулись, бидоны загромыхали.
– Цоб-цоб-цоб, – поворачивала Вэдька повозку налево. В бычьих упряжках вожжи не предусмотрены. Быки с детства обучаются поворачивать налево или направо, повинуясь окрику погонщика.
Перед быками расстилалась необъятная Кулундинская степь, испещрённая веером полевых дорог, по-весеннему зеленовато-бурая, пахнущая влагой и прелой травой. Вэдька напевала песню, быки плелись знакомой дорогой. Через полчаса они въехали в Спасское – небольшую деревушку. Дорога проходила по правому краю Спасского, а потом снова убегала в степь. До молоканки от Спасского оставалось совсем недалеко – километра полтора.
Вэдька перестала петь, закрутила головой в разные стороны. В Спасском она бывала редко, так что рассматривала белёные домики за низкими заборами палисадников с неподдельным интересом. Домики в Спасском были все, как один – камышовые, обмазанные глиной и побеленные, крыши крытые камышом. Каждый год после схода снега стены домов подмазывали свежей глиной и заново белили. Крыши тоже раз в год приходилось перекрывать. Заборчики тут ставили чисто символические – в метр высотой. Дворы просматривались насквозь. Осенью в палисадниках расцветали мальвы и "барышни кучерявые", а домики увивал плющ, но сейчас, весной, палисадники были голыми, а возле свежевыбеленных стен на земле виднелись светлые пятна белой глины, оставшиеся после побелки. Быки повернули из проулка на улицу, в самом конце которой виднелся до сих пор не обмазанный и не побеленный дом. Вокруг него не было заборчика, а дорога проходила почти вплотную к его стене.
"Что за лентяйка тут живёт, – подумала Вэдька, – хоть бы забор поставила, а то весь палисадник колёсами измесили! Проучу-ка я её!"
В голубых Вэдькиных глазах заплясали чёртики, она приподняла хворостину и тихо так забормотала Тишке:
– Цоб-цоб-цоб-цоб!
Послушный старый Тишка повернул влево, Мишка за ним. Повозка вылезла из колеи, быки прошли совсем близко к неухоженному дому, и тут:
– Вжжжум!
Повозка левым бортом стесала угол дома.
– Цобе! Цобе! – ухмыляясь крикнула Вэдька, – Цоб-цобе!
Быки вернулись в колею, и поехали дальше.
Вэдька оглянулась. Угол дома коричневел свежим сколом.
Надо ли говорить, что возвращаясь с молоканки в повозке, полной бидонов с молоком, Вэдька вновь опасно приблизилась к дому без ограды.
– Цобе-цобе-цобе! – скомандовала она, и Мишка послушно дотащил повозку до угла дома. Снова раздался звук "Вжжжжум!", повозку тряхнуло, а на стене дома царапина заметно углубилась.
Всё лето Вэдька ездила на молоканку, и каждый раз не забывала шаркнуть повозкой по углу так не понравившегося ей дома.
Наступила осень, урожай сняли. Дни стали короче, а Вэдьку готовили к свадьбе.
В день сватовства Вэдьку нарядили, соседка одолжила ей свои туфли – настоящие туфли с небольшим каблучком. Вэдька чувствовала себя практически принцессой в таких туфлях, хотя они и были на два размера больше, чем требовалось.
Сваты пришли, мать приняла их, усадила за стол. Вэдька посмотрела в щёлку между шторками, отделяющими спальню от комнаты, где собрались гости.