Народ Моржа

— Нам больно, когда вы кричите, — пояснил парень. — А что такое «луженая»?

— Крепкая, значит, — не стал вдаваться в подробности Семен. — Про ваши уши я и забыл. Интересно: наша кроманьонская традиция орать перед дракой не со времен ли неандертальских войн сохранилась? Что же делать-то?

Впрочем, выход Семен придумал довольно быстро. Якорную веревку он смотал на локоть, а сам якорь отрезал. Потом ощупью дополз туда, где было привязано каноэ, болтающееся за кормой на коротком поводке. Этот поводок он нарастил веревкой, привязав ее конец к палке палубного настила. Потом, рискуя перевернуться, перелез в утлое суденышко. Прежде чем расстаться с катамараном, повторил приказ для гребцов:

— Идти вдоль берега! Не ближе и не дальше! А я для вас шуметь буду. — Он помолчал и добавил по-русски: — «…Я вам спою еще на бис!»

Свое местоположение Семен мог определять лишь по слабому плеску весел да состоянию веревки. Когда она натянулась, он набрал полную грудь воздуха и заревел в темноту:

— …Нас мало и нас все меньше осталось,
А самое страшное, что мы врозь.
Но из всех притонов,
Из всех кошмаров
Мы возвращаемся — на «Авось»!..

Семен перевел дух и спросил обычным голосом:

— Ну как?

— Нормально, Семен Николаевич! — донеслось издалека. — Уже поворачиваем.

— Ну, слушайте дальше, — ухмыльнулся Семен. — «Юнона и Авось» почти про нас написана. Вот только я — Васильев, а не Резанов, и к тому же не камергер:

— …Вместо флейты поднимем фляги,
Чтобы смелее жилось.
Под российским крестовым флагом
И девизом: «Авось!»…

Конечно же, Семен пожалел, что так опрометчиво хвастался своим горлом: кричать пришлось долго — до самого рассвета. Он раз за разом повторял весь свой немаленький репертуар, а в перерывах кашлял, плевался и матерился. Наверное, была в этом какая-то мрачная символика — новый, незнакомый мир, спрятанный тьмой, откликался на старые песни и вбирал в себя длинный караван неуклюжих судов.

Они не налетели на риф, не сели на мель и не потеряли ни одного катамарана.

Утром туман немного поднялся над водой, и Семен увидел в сотне метров правый берег — сплошной обрыв. В низких местах его высота составляла метров 15—20, а в высоких… А высокие скрывал туман. Левого берега почему-то видно не было. Попутное течение заметно усилилось.

— Вот так вдоль обрывов и пойдем, — сказал Семен гребцам. — Только ближе не подплывайте — мало ли что.

В сумерках туман вновь опустился к самой воде, но течение ослабло, почти исчезло. Семен приказал прекратить греблю — повторять ночной концерт у него не было ни малейшего желания.

Еще не совсем стемнело, когда в тишине раздался крик — пронзительный и немелодичный. Потом еще один — с другого борта — и еще один. На границе видимости из воды показалась голова — человеческая. Вроде бы…

— Все-таки добрались, — улыбнулся неандерталец. — Они встречают нас.

Остальные гребцы тоже улыбались. Лхойким и Килонг вопросительно смотрели на Семена — он сейчас лучше понимал мысли их сородичей. «Мы прибыли как бы на стык всех трех миров сразу — поэтому ничего и не видно. Кричат и показывают головы умершие предки. Они выныривают из воды — мира смерти — и приветствуют прибывших. Вон еще одна голова показалась совсем близко, и еще…»

— Это не предки, — по-русски сказал бывшим ученикам Семен. — Это — нерпы. Я рассказывал вам о них.

— Значит, действительно добрались?!

— Ага, — кивнул Семен. — Теперь у нас будет очень много проблем. С водой — в первую очередь.

Он зачерпнул горстью забортную воду и лизнул ее. Пожалуй, ее еще можно было назвать пресной, но солоноватый привкус уже чувствовался. Семен поднялся, широко (по-матросски?) расставил ноги и громко, чтоб слышали соседи, сказал:

— Всем пить воду — впрок. Всю посуду — глиняную и кожаную — залить водой. Залить сейчас — пока она не стала горькой.

Этой ночью никто не спал. Неандертальцы устроили массовое камлание. Семен к нему не подключился — он молился, чтоб не поднялся ветер. Штиль продержался всю ночь, но на рассвете катамараны опять куда-то понесло течением. Туман начал подниматься, и Семен разглядел в полусотне метров справа по борту основания скал и пляж, круто уходящий в воду. На этот пляж накатывали волны — огромные, медленные, тяжелые. Без бурунов, без наката — как мерное дыхание гигантского существа. Катамараны поднимало и опускало, почти не раскачивая с борта на борт. Пляж выглядел странно, и Семен не сразу понял, в чем эта странность: это, по сути, еще и не пляж, а скорее просто осыпь, которую перемалывает волной.

Суда двигались вперед без помощи гребцов. Разглядеть левый берег Семен больше не пытался — они были в море.