Осип дал полведра, он взял полведра, попа на плечо — и к озеру. Вот принес к озеру, бац его в прорубь — только пузырьки пошли. Стоит кверху ногам березой. Сидит себе Василий, покуривает да водочку попивает. Вот он суточки сидит, другие сидит, попа все нет, не выходит из озера: значит, утопил уж! И на другие сутки сидит, досидел до свету. А дело это было против воскресенья. Церковка была у озера; как стало светать, сторож действительно звонил. Надо заутреню служить. Оделся поп и пошел бережком. Вот Василий увидал этого попа, что поп идет. Скочил, да за попом драла и туда же.
— Ах ты, черт косматый! Я тебя три раза топил, а ты все выходишь.
Поп испугался:
— Что ты? Что ты? За что меня тая?
Этот Василий:
— Эх! За что ты у Осипа-старика вино все припил и его прибил?! Я тебя прямо утоплю!
Никаким богам не мог молиться поп, схватил Василий его за косы и понес в прорубь. Донес до проруби, взял за ноги:
— Кайся грехами!
Попу неохота умирать. Взял его Василий за ноги и бац туды — только пузырьки пошли. Утопил, посидел и отправился к старику Осипу в кабачок. Пришел и спрашивает:
— Ну что, дядюшка Осип? Не приходил поп?
— Нет, батюшка, не приходил.
— Ну, значит, я его утопил.
Сторож действительно звонил, а все попа нету.
— Что за черт? Попа все нету! Пойду домой, к попу схожу.
Пришел и спрашивает:
— Где, матушка, батюшка?
— Да батюшка ушел в церковь.
— Да как же, матушка, ушел в церковь? Я бы увидел — трезвонить стал!
— Да, наверно, в церкву пришел туда.
Сторож обратно вернулся >в церковь, посмотрел — в церкви нету. Стали попа искать-поискать — найти не знают где. Тем и кончилось. Я там тоже был, сказки сказывал. Кто слушал, тот скушал, а кто сказал, тот слизал.
Был у нас, ну, скажем, как вы больше знакомы, — в Шуньге — жадный поп. Уж, знаете, по-крестьянски любят брюхо набить. А он так по-поповски. И то все дивовали. Кто к ему придет, корочки не даст, в сам за щеку прячет.
Ну, вот. Праздновали в Шуньге. Он и пошел с крестом. (Это таку нас попы ходят.) Придет, лошадиным хвостом побрызжет — и гони ему чё-ле.
,Ну он куда придет:
— Бла-аьгослови бог! (А хорош ли, пирог?:)
Все сам на стол заглядывает, помашет хвостом со святой водичкой. Кому в глаз, кому в лоб. А сам. ногою топ-топ. К столу, значит, ближе.
— Православные живите дру-у-жно! (А к. киселю молока нужно.)
— Во имя отца и сына и святого духа! (А в рыбнике запеклась муха.);
— Бойтеся греха и ад-а-а! (Покормить попа надо.)
Да и насядет. Только скулы потрескивают… Рыбник — так с костями, кисель с блюда слизом… Нажрется так — пузо) вздует. Ряса торчком стоит.
— Мир дому сему, отныне и до ве-ка-а! (Накормили человека.)1
Да в новую избу.
Ходил это он до вечера. Нажрался зело, к душе подвезло. Он за брюхо схватился;. Глаза закативши. А сам рукавом машет:
— Нет бога свят-ей! (Запрягайте, лошадей.)
Его на дровни. Свалили и повезли. У нас какие дороги… Короста. Его и подпрыгивает.
— Ох-ох-ох! Помогите, родимые!. Помираю!.
А у него брюхо вспучило, ну не хуже, как у тяжелой бабы.
А уж мать-попадья у тына стоит.
— Что с тобой, батюшка?
— Обрюхател, матушка.
— Ох-ох-ох! Надо за бабкой Маланьей бежать, обабит.
Бабка Маланья пришла попа направлять:
— Здравствуй, батюшка, обрюхател?
— Обрюхател. Не направишь ли?
Она его и так, и сяк, и в бане парила.
— Ничего, — говорит, — веретешком не поможет, рожать будешь.
Тут поп завыл:
— Куда я рожать? Засмеют! Прогонят! Архиерей в синоде судить будет.
— Надо потихоньку, из села долой.
— Куды-ж я пойду?
Ну, ночь пала. У попа воют. Собрала ему попадья шанежек да еще и говорит:
— Иди, батюшка, из села. Сраму примешь.
Он и пойди. Идет да на брюхо косится. Шел это он леском-лединой. Лежит человек убитый. Он и говорит:
— Господи, помилуй и помоги-и! (А на нем хорошие сапоги.)
Да давай с мертвяка сапоги тащить. А тот уж заколел. Сапоги нейдут. Поп взял да сапоги-те с ногами отрезал. В сумку сложил, дале идет.
Ну, уж время на полночь. Стоит изба. Он и попросись ночевать.
Его запустили, он и лег на печь, сапоги под голову. И заспал.
А у хозяев тех корова тельна была. Да в ту ночь отелилась. Они и взяли теленочка, чтоб не замерз, на печь положили. Подле попа. Он ночью проснись — меж ногами мокро. Кто-то помыкивает.
— Свят, свят, свят, да я родил.
От сраму скорей с печи да вон из избы. И котомку призабыл и сапоги-те.
Утром хозяева встали.
— Иди, батюшка, щей хлебать.
Ответу нет.
Они на печь полезли, а там два. сапога, да с ногами. Они и вопят:
— Беда, наш теленок попа съел!
Созвали деревню да того теленка и порешили. А ноги с сапогами зарыли: ведь батюшкины, священнейшего.
А тот поп и сейчас ходит. Может, брюхо-то сбавил.
Однажды в один приход приезжает архиерей. В деревне, где был приход, жили две старухи, которые никогда не видали архиерея. Старухи стали говорить своим сыновьям, чтобы им сходить в церковь и увидеть архиерея. Сыновья стали готовить своих матерей, чтобы подойти старухам на благословение: тогда только тщательно могут увидеть архиерея.