Народ Великого духа

Мир Эцая, как и ожидалось, встретил нас удивительными чудесами, по сравнению с которыми самодвижущаяся повозка, в которой ехали Эцай и Орци, а также гром без грозы, сделались самыми обыкновенными вещами. Не было никакой пещеры с заточенными внутри учениками. Было довольно большое поселение, где, вместе с богом знаний Эцаем, богом грома Орци, богиней Амалур и незнакомым мне божеством по имени Антон, покровительствовавшим кузнецам и гончарам, жило множество их учеников и последователей, принадлежавшим к самым разным народам. В мою бедную аквитанскую голову все никак не помещалось, как такое может быть, чтобы темные и светлые аборигены, пришлые кельты и люди из далеких краев могли жить и работать вместе, не ссорясь и не вступая в долгие бесплодные споры. Наверняка это все регулирует сам Эцай, который держит своих учеников в невидимой, но жесткой узде.

Кстати, римляне тоже были там, в поселении богов; не всех их убили гром и молнии бога Орци. Но теперь они ходили тихие и покорные, с опущенными головами. Былых горделивых победителей было не узнать. А то как же – могила с их приятелями, убиенными оружием богов, была еще не закрыта, и недостающая половина римского воинства лежала там, нагая и пересыпанная от моровых поветрий негашеной известью и золой из очагов. Ну что ж – достойная участь для собак, укусивших мой народ, а потом набравшихся наглости вторгнуться в обитель богов…

Но римляне были совсем не главным из того, что я увидела в этом удивительном поселении. Убедившись в их униженном и побежденном положении, я временно выкинула этих людей из головы, ибо они мне были больше не интересны. Гораздо большее любопытство представляли те, кто встречал наших освободителей из боевого похода. Первым были две ламии, которых звали Лялла и Лиза. У них не было ни рыбьих хвостов, ни крыльев, они не несли в себе зла, но все равно они представлялись сверхъестественными вечно юными существами, родственными Эцаю и Орци, а следовательно, были опасны для нас, простых смертных. Их adur^[43] сиял почти так же ярко, как и у главных богов. При этом женщины-воины, которые с наступлением утра смыли черную окраску со своих лиц и рук (что означало, что они не были настоящими порождениями ночи) встретили ламий по-дружески и в какой-то мере даже по-родственному, как младшие сестры старших. При этом ничего сверхъестественного в наших освободительницах я не обнаружила. Обычные молодые женщины, только какие-то слишком уж резкие и бойкие, запросто держащие себя и с ламиями, и с богами. Но чего можно ждать от тех, кто живет вместе с сверхъестественными существами и рожает от них детей? Толкалась только у меня в голове какая-то неопределенная мысль, что часть из этих женщин мне совсем не чужие по крови, но только я никак не могла взять в толк, почему это так.

Но главное началось, когда мы пришли туда, где нам предстояло жить. Там нас встретила богиня Амалур и ее помощница из смертных по имени Фэра, примерно одного со мной возраста и положения. Нет, эта Фэра была уже не совсем смертной, но пока еще не стала полностью похожей на ламию. Ее adur уже пробивался откуда-то изнутри, будто первые язычки огня из-под груды сухого хвороста. Да, действительно так. Возможно, что ламиями не рождаются, а становятся, вступив в связь со сверхъестественными существами… и я тоже, пожив рядом с Эцаем и другими, обрету способность творить волшебство. Мне откровенно страшно от такой перспективы, она меня пугает до дрожи, но, сказать честно, у меня совершенно нет выбора. Я уже заключила договор с Эцаем и отныне должна исполнять его со всем возможным тщанием.

Под строгим взглядом богини госпожа Фэра и ее юные помощницы, появившиеся чуть позже, забрали у нас всех детей, уже способных обходиться без непосредственного ухода матери, и присоединили их к разноплеменным детям своего народа. Исключений из этого правила не было. Отправились вместе с госпожой Фэрой и две моих дочери: Алэйа (11 лет) и Оррига (8 лет). Когда они уходили, то богиня Амалур обещала, что мы сможем видеться со своими детьми каждый день, но воспитываться они будут по тем правилам, которые для своих людей определил сам Эцай. При этом никто не посмел не то чтобы сопротивляться, но даже протестовать. А как же иначе, ведь Орци, Эцай и их воительницы все еще были здесь, а еще потому, что я за всех за них дала Эцаю слово жить по обычаям и законам его народа, – и неважно, что это слово было дано под давлением обстоятельств. Последнее было важнее, потому что мы, аквитаны, не часто даем свое слово чужакам; но если даем, то соблюдаем его вне зависимости от обстоятельств.