Народ Великого духа

Обернувшись к своим будущим послушникам, отец Бонифаций только сказал: «мыть!» и указал на беднягу Эмриса, а князь Сергий ап Петр добавил еще несколько слов от себя, благодаря которым будущие послушники сгребли свою жертву под руки и ссыпались вместе с ним по сходням в заводь для купаний. И что удивительно: их, выполняющих прямое распоряжения князя Сергия ап Петра и самого отца Бонифация, никто не тронул и не обидел. Пока одни из бывших волчат набирали на берегу большие пучки травы, другие, зайдя по пояс, усиленно макали купаемого в воду, отчего по ручью вниз по течению медленно зазмеилась желто-коричневая мутная полоса. Народ смотрел на это действо молча, даже с некоторым оттенком сочувствия. Почти все из этих женщин в свое время пережили процесс покаяния за свои и чужие грехи, и теперь многие сочувствовали несчастному Эмрису: уж очень, видимо, был грешен этот парень, раз его не выпустили сразу после прибытия, а держали взаперти еще четыре дня.

Вот его, уже вымытого на скорую руку, но все еще слепого и глухого, выводят на мелководье, почти на самый берег, где глубина воды ладонь или две, а там его уже ждут все те же полуафриканские жены шамана Петровича. У Алохэ-Анны в руке баклага с жидким мылом, у Ваулэ-Вали лубяные мочалки, а у Оритэ-Оли деревянное ведро-кадушка, полное подогретой воды. Алохэ-Анна и Ваулэ-Валя расстегивают ремешки шапки-маски на голове Эмриса и стягивают ее прочь. Впрочем, кающийся все равно ничего не видит. Глаза его ослеплены ворвавшимся в них светом дня, которого он не видел почти две недели, и этот свет заставляет его плотно зажмуриться.

– Закрой глаза, вьюнош, и не открывай, пока я тебе не скажу, – слышит он голос отца Бонифация и тут же чувствует, как что-то теплое и липкое льется ему на голову.

Вылив на отмываемого изрядную порцию шампуня, Алохэ-Анна передает баклажку Оритэ-Оле, а сама, вместе с Ваулэ-Валей, начинает намывать несчастного с ног до головы жесткими мочалками с мылом, буквально до костей сдирая память о прошлой жизни. Он даже и пахнуть теперь должен совсем по-другому. Когда мытье закончено, Алохэ-Анна берет машинку для подстригания и решительными движениями оболванивает кающегося грешника «под ноль». Остается последний штрих, и в этот момент Оритэ-Оля возвращает баклагу с мылом Алохэ-Анне и с натугой, двумя руками подняв ведро, опрокидывает ушат умеренно горячей воды на голову кающегося грешника. Все, процесс помывки закончен. Отфыркивающийся и отплевывающийся Эмрис открывает слезящиеся глаза и оглядывается по сторонам непонимающим взглядом.

– Где я? – хрипло, с надрывом вопрошает он, – и кто все эти люди?

– Ты по ту сторону Узкого моря (Ламанша), – слышит он в ответ голос отца Бонифация, – в стране, принадлежащей князю Сергию ап Петру. Радуйся, Эмрис: твое первое испытание закончилось, и ты снова родился на этот свет, голый и чистый аки новорожденный младенец. Вода, мыло и мочало очистили твое тело, а молитва и покаяние – душу… И так же, как младенцу, тебе предстоит выучить все то, что человеку, приходящему в этот мир, следует знать для жизни. Тут все не такое, как то, к чему ты привык. Другой язык, другие обычаи, даже люди и то другие. Так что считай, что ты и в самом деле родился заново…

– Я не хочу заново! – кричит Эмрис, – я хочу обратно в наш дом к маме и сестре! Ну зачем вы меня так мучаете, убили бы лучше сразу!

– Твои мама и сестра тоже здесь, – ответил отец Бонифаций, – и сейчас смотрят на тебя. Но на их помощь ты можешь не рассчитывать, потому что они обе сегодня выходят замуж…

Эмрис замер на мгновение, словно не в силах поверить в услышанное, затем завопил:

– Нет, только не это, нет, нет, и еще раз нет!!! Они мои и только мои! Отче Бонифаций, скажите, что это неправда!

– Это правда, – ответил тот голосом, полным спокойствия, – твоя сестра выйдет замуж за Виктора де Леграна, а я буду ассистировать при этом обряде, а потом твоя мать в соответствии со своим статусом станет супругой князя Сергия ап Петра, и я сам соединю их руки…

С минуту Эмрис молчал, будто осмысливая услышанное, а потом сделал то, чего не ожидал никто.

Пронзительно завопив, он сделал быстрый шаг в направлении стоявшей поблизости Алохэ-Анны и молниеносно и выхватил нож из ножен на ее поясе, так что она даже и сообразить ничего не успела.

– Шайлих!!! – В этом крике было столько тоски, столько безнадежности и драматического накала, что присутствующие невольно поежились, а Алохэ-Анна, так и вообще застыла с воздетыми к лицу руками.

Чего уж там и говорить – все растерялись в этот момент и лишь в оцепенении смотрели на Эмриса. Прошло всего-то полсекунды – и, прежде чем кто-то сумел ему помешать, юноша резким и сильным движением вонзил нож себе прямо сердце.