Народная история России. От Первой мировой до установления советской власти

Сторонник большевиков Б. Артамонов вспоминал, что спали тогда, когда непомерная усталость прямо валила с ног, ели тогда, когда этого неотвязно требовал желудок: „Остальное время было заполнено боями, с постоянной директивой 'вперёд'.“1861 По признанию одного из лидеров МВРК А. Я. Аросева, от нечеловеческой усталости ему в последние дни сделалось решительно всё равно – разобьют их юнкера, или они разобьют их. Аросев заключил, что безразличие было полное.1862

Когда удавалось, в помещениях спали вповалку прямо в одежде, в полном боевом снаряжении. Спали где придётся: на полу, на стульях, на столах и под ними.1863 Сергей Эфрон, сражавшийся против большевиков, вспоминал, как от изнеможения присел и мгновенно заснул на ступеньках у банка. Вскоре его разбудил швейцар. От двух бессонных ночей глаза у Эфрона слипались. От усталости у него настолько опухли ноги, что пришлось распороть сапоги.1864

Некоторые бойцы в бессилии побороть сон засыпали прямо в окопах, за баррикадами и даже возле пушек. Писатель К. Г. Паустовский вспоминал, как в день разоружения юнкера стояли на улице. Многие из них дремали прямо в шеренге, опираясь на винтовки.1865

Некоторые участники боёв не спали по 8–9 дней напролёт.1866 Бывшая на девятом месяце беременности большевичка Раиса Азарх легла спать лишь после взятия Кремля, после ошеломляющих 9 дней без сна. Азарх проспала 26 часов и проснулась, по её признанию, лишь от адского голода.1867

Недоедание и голод были также характерны для московских боёв. Большевик Н. С. Ангарский писал, что „буржуазная Пречистенка положительно голодала.“1868 В действительности голодала далеко не одна Пречистенка.1869 Передвижение по городу было прекращено. Магазины, лавки и столовые были закрыты. Для тех жильцов, у кого припасы кончились, домовые комитеты собирали пожертвования для голодающих.1870

Те жильцы домов, у кого оставалось пропитание, помогали соседям и бойцам едой и чаем.1871 Многие в те дни несли дежурство в парадных подъездах, обязательные для всех жильцов. Среди них была и поэтесса Н. В. Крандиевская-Толстая. Она несла дежурство с мужем. Крандиевская-Толстая свидетельствовала, что день и ночь два кипящих самовара, сменяли друг друга беспрерывно. Кружки с горячим чаем ожидали забегавших с улицы людей с винтовками в руках.1872

Крандиевская-Толстая также отметила, что были между воюющих и юнкера, и совсем юные гимназисты, и люди в штатском, напоминавшие по виду иногда рабочих, иногда переодетых интеллигентов. Она писала: „Продрогшие, возбужденные, они наспех глотали горячий чай и снова бежали на свои посты. Помню, на парадном нашем напоили горячим чаем белокурого парня в кожаной тужурке; выбежав после этого на улицу, он подстрелил двух юнкеров.“1873

Главным чувством, царившим в Москве в те дни, был страх. Страх охватил всех независимо от политических пристрастий. Участники боёв признавались, что было страшно умирать.1874 Епископ Нестор Камчатский констатировал, что мирное население Москвы притаилось в своих домах и попряталось в сараи и подвалы, но снаряды настигали и здесь, засыпая под развалинами домов.1875

Камчатский описывал, сколько в этих холодных подвалах было страха, горя и слез, холода и голода: „Матери и дети плачут и молятся, многие женщины от испуга впадают в обморочное состояние и теряют рассудок. И в продолжение восьми дней, сидя в подвалах, несчастные московские обыватели в районах обстрелов вынуждены были страдать и голодать, так как всякий выход из дома или подвала угрожал быть намеренно или ненамеренно убитым и застреленным.“1876

Интеллигентка Ольга Бессарабова вспоминала, как 28 октября (10 ноября) шла по Тверской, и офицер рядом с ней выстрелил в воздух „буржуев попугать“. Люди на тротуаре панически шарахнулись в стороны. Бессарабова свидетельствовала, что лицо у офицера было не озорное и весёлое, а нехорошее – глумление и чувство безнаказанности: „И что-то было в его вороватых и наглых, что мне показалось, что если бы на него взмахнуть плетью или зонтиком, он выронил бы ружьё.“1877

Сковал страх и сторонников МВРК. Большевик В. И. Соловьев вспоминал оживлённую проходную Моссовета и то, как у дверей штаба толпились несколько солдат, а в стороне стучали машинистки. Вдруг где-то совсем рядом раздался резкий взрыв. Соловьев описал реакцию окружающих: „Никто ничего не понимает. Паника. Падают на пол. Лезут под стол. Дюжий парень оказывается в ногах у Серебрякова.“1878

Эскалация насилия и хаос также привели к случаям огня по своим.1879 Максим Горький писал, что таких „ошибок“ было много и, наверное, не один десяток солдат заплатил за них жизнью.1880

По свидетельству писателя, первые дни город представлял собой слоеное тесто; был слой „наших“, за ним слой „ихних“, и снова „наши“, „ихние“: „В запутанных переулках Москвы люди бессмысленно расстреливали друг друга в затылок, с боков, особенно часты были случаи перестрелки между своими по ночам, когда на темных улицах, с погашенными фонарями, царил страх смерти.“1881