Народная история России. Том II. Устои советскои диктатуры

В результате многие старые кварталы и районы городов РСФСР стали совершенно неузнаваемы. Некогда блестящее Царское Село представляло из себя печальную картину. Грязь и пустынные улицы соседствовали с зияющей пустотой сломанных на дрова домов и заборов.[359]

Начиная с зимы 1918–1919 года положение в Петрограде, Москве и других крупных центрах перешло в катастрофическую стадию. Деревянные заборы растаскивали по ночам. Массовая ломка деревянных домов на топливо начиналась ещё с осени. Многих жильцов в домах, подлежащих слому, представители властей попросту выставляли на улицу. Организации, получившие орден на слом, приступали к сносу.[360]

Один очевидец вспоминал, что как только на улице раздавался грохот падающих балок, население сбегалось и окружало счастливцев, получивших дом. По словам свидетеля, каждый норовил утащить хоть несколько щепок: „Наблюдающий за сломом милиционер строго следил, чтобы дом достался именно тем, кто имел на него ордер и время от времени стрелял для острастки в воздух и тогда толпа сразу рассыпалась. А через минуту она уже снова была на месте и высматривала плохо лежащие щепки и чурбаны.“[361]

Топливный вопрос имел свою региональную специфику. Он сильно зависел от богатства природных ресурсовв регионе, изобретательности местной администрации, или отсутствия таковой. Мемуарист З. Ю. Арбатов вспоминал, как борьба с топливным кризисом происходила Екатеринославе. Изыскивая средства получения топлива, исполком предложил Коммунхозу наметить брошенные буржуазией дома, которые, придя в негодность, могли бы быть снесены с тем, чтобы лес от построек был распределён на топливо для больниц, приютов и казарм.[362]

Коммунхоз указал десяток домов, которые могли бы простоять ещё добрую полсотню лет. Началась разборка домов. Арбатов писал, что каждый рабочий, уходя с работы, уносил с собой „шабашку“, а потом, вместо „шабашек“, у рабочих появились маленькие санки, на которые всё же укладывалось четыре-пять пудов дров: „Приставленные на ночную охрану леса милиционеры всю ночь стреляли в воздух, безпрерывно нагружая подводы и сани, отправляя дрова своим домой, знакомым и приятелям.“[363]

Подобный разбор деревянных домов и заборов охватил республику словно эпидемия. Мемуаристка Зинаида Степанищева вспоминала, как в ноябре 1919 года проходила с матерью мимо большого деревянного дома, который собрались ломать на топливо. Степанищева отметила, что кругом была масса людей с салазками, с жадным огоньком в глазах, с одной заботой: урвать себе долю из этого дележа. Свидетельница продолжила: „Когда мы через час возвращались с кладбища – не было уже ни дома (его весь растащили), ни людей кругом него.“[364]

При отсутствии дров дело доходило до того, что домкомы отдавали распоряжения распилить пианино и рояли на дрова.[365] При коммунистах подобное варварство быстро нормализовывалось. В топку стало идти абсолютно всё, что могло гореть. Поэтесса Марина Цветаева отметила, что представители власти, „опричники“, сломали для топки даже телеграфный столб.[366]

В Воронеже, по воспоминаниям Ольга Бессарабовой, в семье на дрова были вынуждены разрубить конуру для собак.[367] В поисках древесины население доходило и до разбора мостовых. Там, в глубине, под торцами лежали доски. Народ выворачивал эти доски и уносил к себе домой. Кроме „плешин“, вынутых торцов, кое-где на улицах стали образовываться бездонные чёрные ямы.[368] Разбор домов, заборов и мостовых наносил поврежденной инфраструктуре ещё больший урон.

В некоторых регионах вроде Донской области ввиду отсутствия лесов дерево и щепки для отопления применялись в минимальных количествах. Исторически основным топливом на юге являлся уголь. Добыча его в Гражданскую войну практически прекратилась. Население перебивалось штыбом – угольной пылью, скопившейся на шахтах с дореволюционных времён. В Новочеркасске для растопки печек применялся кизяк – высушенный коровий навоз, смешанный с соломой.[369] В других городах на растопку также пускали высушенный человеческий и лошадиный кал.[370]

Из-за холода те, кто не мог себе позволить покупку „буржуйки“, поначалу перебирались в ванную. Там, при работе обогревательного бака, было теплей. Однако система отопления скоро пришла в негодность. С расстройством водопровода и канализации большинство баков, туалетов и ванных комнат вышли из строя. С Октябрьским переворотом систему домовладения и ассенизаторов-золотарей как частных предпринимателей отменили.

При отсутствии топлива в зиму 1918/1919 года водопроводные и канализационные трубы окончательно замерзли. Санитарное состояние крупных центров республики стало угрожающим. Канализационные коллекторы и приемники сточных вод толком не очищали. Это вело к понижению давления в городском водопроводе.[371]