Народная Русь

На третий день великого праздника государь «шел саньми» на богомолье в один из наиболее чтимых, прославленных своими святынями московских монастырей. На раззолоченных, испещренных хитрым узорочьем санях, по сторонам царского места, крытого персидскими коврами, стояли два ближних боярина и два стольника. За государевыми санями ехала царская свита: бояре, окольничие, дети боярские. Поезд оберегался ото всякого лиха отрядом стрельцов во сто человек. Несметные толпы народа окружали царский путь, бежали и скакали на конях за поезжанами, приветствуя «батюшку-царя» радостными кликами. Посетив московские святыни, на обратном пути с богомолья государь заезжал поклониться праху родителей и возвращался в свои палаты.

Вечер этого дня царь, в кругу своей семьи, проводил в особой Потешной палате. В ней — гусельники, домрачеи, скрипочники, органисты и цимбальники услаждали слух государя. Скоморохи с карлами и карлицами забавляли царское семейство песнями, плясками и всякими другими «действами». Представали здесь иногда перед царскими взорами и «заморские искусники комедийнаго дела». С этого вечера в царицыных покоях и в теремах царевых начиналось время святочных забав.

«Уж я золото хороню, хороню,
Чисто серебро хороню, хороню,
Я у батюшки в терему, в терему,
Я у матушки в высоком, в высоком…»

— звенела, переливалась переливами голосистыми старинная «подблюдная» песня, и в наши дни общая всем святочным игрищам-беседам:

«Пал, пал перстень
В калину, в малину,
В черную смородину…
Гадай-гадай, девица,
Отгадывай, красная,
Через поле идучи,
Русу косу плетучи,
Шелком первиваючи,
Златом персыпаючи»…

А на Москве Белокаменной и по всей Земле Русской веселые рождественские Святки были уже в полном разгаре.

LIV Звери и птицы

Разношерстное-разновидное царство зверей, как и разноперое-разноголосое царство птиц, населяющих обступающие человека поля, луга, леса и горы, не только не обойдено живучим словом народной Руси, но отразилось в его прозрачной глубине со всеми своими особенностями. И сказы-предания, и песни, и пословицы, и загадки, и поговорки, и присловья запечатлели в себе оба эти царства во всем их пестром многообразии. То величаво-спокойную речь ведет о них народ-сказатель, то окружает их дымкой таинственного-нездешнего, то пылает от них гневом, то обвивает их кроткой ласкою воспоминания. Мешая дело с бездельем, от страха-ужаса переходя к веселой шутке, он обрисовывает весь этот мир, близкий богатырскому духу пахаря, живущего, как жили и его давние пращуры, заодно с матерью-природою, дышащего одним дыханием с нею.

Зерцало простонародной мудрости — «Книга Голубиная» — устами царя Давыда Евсеевича называет «Индрика-зверя» главою и владыкой звериного царства. «Так и Индрик-зверь всем зверям мати», — гласит «перемудрое» слово и продолжает, наделяя этого диковинного зверя самыми чудесными свойствами:

«Почему тот зверь всем зверъям мати?
Что живет тот зверь во святой горы,
Он и пьет, и ест из святой горы,
И он ходит зверь по поднебесью,
Когда Индрик-зверъ разыграется,
Вся вселенная всколыбается:
Потому Индрик-зверь всем зверьям мати!»

В этом сказочном звере легко, по самому его наименованию, узнать единорога, представлявшегося и в не особенно стародавние годы загадочным существом, с которым связывалась в суеверном воображении мысль о сверхъестественной силе и мудрости. Еще в XVII столетии рогу этой «матери всем зверьям» приписывались целебные свойства, и уверенность в этом была настолько велика, что даже царь Алексей Михайлович, по свидетельству дворцовых книг (1655 г.), соглашался за три таких рога заплатить десять тысяч рублей соболями и мягкою рухлядью. Сведущие в целении болезней русские люди того времени были убеждены, что рог единорога не только может оказывать помощь в различных болезнях, но и дает владеющему им человеку уверенность в цветущем здоровье на всю жизнь долголетнюю. «Длиною этот рог до шести пядей и светел, как светло», — повествуют о нем письменные люди, современники Тишайшего царя.