Можно найти целый ряд старинных русских сказаний, в которых представляются в образе коня и месяц, и звезды, и ветры буйные, об- летающие «всю подсолнечную-всю подселенную» от моря до моря. Даже и тучи, заслоняющие свет солнечный, и быстролетная молния являются иногда в том же самом воплощении. «У матушки жеребец — всему миру не сдержать!» — говорит старинная загадка о ветре; «У матушки коробья — всему миру не поднять!» — о земле; «У сестрицы ширинка — всему миру не скатать!» — о дороге. Громовой гул представляется, по одним народным загадкам, ржанием небесных коней. По другим — «Стукотит, гуркотит — сто коней бежит». Русские сказки упоминают о конях-вихрях, о конях-облаках; и те, и другие наделяются крыльями, подобно бурому коню удалого богатыря Дюка Степановича, ясным соколом — белым кречетом вылетевшего-выпорхнувшего на Святую Русь «из-за моря, моря синяго, из славна Во-лынца, красна Галичья, из тоя Корелы богатыя». «А и конь под ним — как бы лютой зверь, лютой зверь конь — и бур, и космат»… — ведет свою речь былинный сказ: «у коня грива на леву сторону, до сырой земли… За реку он броду не спрашивает, которая река цела верста пятисотная, он скачет с берега на берег»…
Из возницы пресветлого светила дней земных, из воплотителя понятий о звездах, ветрах, тучах и молниях конь мало-помалу превращается в неизменного спутника богатырей русских — этих ярких и образных воплощений могущества святорусского, служащих верою-правдою Русской земле с ее князем (осударем) — Солнышком, обороняющих рубеж ее ото всякого ворога лютого, ото всякой наносной беды. Трудно представить богатыря наших былин древнекиевских без «верного коня» («доброго», «борзого» — по иным- разносказам), — до того слились эти два образа, выкованных стихийным песнотворцем в горниле живучего народного слова. И кони богатырские у нас у каждого богатыря — на свою особую стать. У Ильи Муромца, матерого казака, конь не то что у горделивого Добрыни Никитича; а и Добрынин конь не подстать, не подмасть откормленному коню Алеши Поповича, «завидущего бабьего перелестника». Нечего уж и говорить, что в стороне ото всех них стоит та «лошадка соловенька», на которой распахивал свою пашенку «сошкой кленовенькою» богатырь оратай-оратаюшко, пересиливший своими крепкими кровными связями с матерью-землею могуществом кочевую-бродячую силу старшого богатыря Земли Русской — Святогора. А у этого, угрязшего в сырую землю, представителя беспокойного стихийного могущества, отступившего перед упорным крестьянским засильем, конь был всем коням конь: сидючи на нем, старейший из богатырей русских «головою в небо упирается». Под копытами коня Святогорова и крепкая Мать-Сыра-Земля дрожмя-дрожит. «Ретивой» конь Ильи Муромца, по словам былины, «осержается, прочь от земли отделяется: он и скачет выше дерева стоячево, чуть пониже облака ходячево»… У него, у этого коня ретивого, даже и прыть-то — богатырская:
О Добрыниной статном коне былинные сказатели отзываются наособицу любовно-ласково. «Как не ясный сокол в перелет летит: Добрый молодец перегон гонит»… — говорят одни. «Куда конь летит, туды ископыть стает, и мелки броды перешагивал, а речки широки перескакивал, а озера-болота вокруг ехал»… — продолжают другие. «Конь бежит, мать-земля дрожит, отодрался конь от сырой земли, выше лесу стоячего»… — подают свои голоса третьи. Хорош добрый конь и у богатыря Потока Михаилы Ивановича — «первого братца названного» дружины богатырей- побратимов. Вот в каких, например, словах описывает былина Потокову поездочку богатырскую:
Об иную пору приходится и богатырскому добру коню выслушивать такую нелестную речь своего разгневанного хозяина: «Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Не бывал ты в пещерах белокаменных, не бывал ты, конь, во темных лесах, не слыхал ты свисту соловьинаго, не слыхал ты шипу змеинаго, а того ли ты крику зверинаго, а зверинаго крику туринаго!» («Первая поездка Ильи Муромца в Киев»).