Народная война

В дело вступила немецкая артиллерия. Высоко над головой с шумом пролетел снаряд, и в хвосте уходящей колонны вырос столб земли и дыма. Еще снаряд, еще, затем сразу четыре снаряда, и вот им уж и счета нет, все потонуло в сплошном гуле артиллерийской канонады. Из-за реки, с фланга, тоже заработали немецкая артиллерия и минометы, и дорогу, по которой двигалась колонна, закрыла от нас стена разрывов. Вслед за тем к переправе прошли немецкие самолеты — девять легких бомбардировщиков.

— Атака! — закричал артиллерийский наблюдатель, а мы с Томашом поспешили на свои места: я — к пулеметам, Томаш — к батарее.

На нас двинулись немецкие автоматчики. Они шли во весь рост, неровной цепью и непрерывно стреляли, прижав автоматы к животам.

Томаш дал два залпа из своих пушек, и на душе у меня полегчало. Автоматчики залегли.

Передние автоматчики лежали не дальше, чем в сотне метров от нас. Короткими очередями я пробовал их прострочить, но пулеметчик предупредил:

— В лежачих не интересно бить: чорт его знает, живой он или мертвый. А патронов у нас осталось — одна лента.

Минут через тридцать отдельные автоматчики зашевелились, поползли назад. Защелкали наши винтовки. Опять посыпались мины врага; немцы прикрывали отход своих.

Я отослал к переправе три повозки с ранеными. Была вторая половина дня. Мы отбили еще несколько атак, и противник успокоился. Лишь с переправы доносился гул. Там еще шел бой. Перед нами враг точно сквозь землю провалился. Но разведка наша далее трехсот метров продвинуться не смогла, — с холмов ее обстреляли три пулемета. Нужно торопиться к переправе, пока не поздно.

У артиллеристов я взял серого коня. Наша маленькая группа поредела после немецких атак, и теперь все бойцы и офицеры могли разместиться на припряжках, на передках и пушечных лафетах. Мы понеслись по дороге, по которой утром ушли остатки дивизий. После долгого боя установилась тишина. Ни винтовочного выстрела, ни отдаленного артиллерийского залпа, только стучат по засохшей грязи копыта наших коней и грохочут железные шины пушек…

На середине пути нас встретил лейтенант с двумя бойцами.

— Командир дивизии требует пушки, просил быстрее. Штабы и артиллерия проскочили, на этом берегу остались немногие, а противник танки подводит!.. — сообщил лейтенант.

В километре от переправы противник встретил нас пулеметным, минометным и ураганным артиллерийским огнем. Из-за деревни появились автоматчики. Я прикрыл свой фланг группой бойцов с пулеметом. Томаш приказал бить по автоматчикам прямой наводкой. В это время с другой стороны показались вражеские танки. Наше жиденькое прикрытие дрогнуло, бойцы хлынули к реке. Прильнув к шее коня, я поскакал навстречу им, чтобы восстановить порядок и возобновить сопротивление. Но не проскакал я и десятка метров, как раздался оглушительный взрыв, поднялся столб земли и дыма, конь грохнулся о землю, я перелетел через него и словно окунулся во что-то нестерпимо горячее.

Очнулся я в болоте. Близко хлюпала вода, воздух был пропитан болотными испарениями. Рядом со мною на корточках сидел Томаш, а метрах в пяти боец-узбек держал под уздцы пару коней, по колени погрузившихся в болото. Близко разорвалась мина, кони рванулись и на наших глазах медленно стали погружаться в трясину. Узбек успел лишь сорвать седла, обрезав подпруги ножом. Тут только я понял, что контужен и сильно расшибся при падении с коня.

Начался дождь. Кочка, на которую меня положили, погружалась в воду. Я промок до последней нитки, меня знобило, в ушах стоял нестерпимый шум и звон, болела голова, поташнивало… Приподняв голову из последних сил, я потребовал, чтобы Томаш оставил меня здесь и торопился к переправе, иначе будет поздно. Он даже не ответил. Он просто отвернулся и положил под голову седло. Второе седло боец положил под мою голову. Взлетали ракеты, над головами проносились очереди трассирующих пуль, а я лежал в воде, не в силах пошевельнуться.

КТО МЫ?

Контузия оказалась не очень серьезной, шум в ушах и боль в голове постепенно утихали, но попрежнему очень беспокоила нога — колено так распухло, что пришлось разорвать штанину. Третьи сутки пошли, а мы еще не в состоянии были выбраться из болота. От воды кожа на руках и теле пошла упругими складками, белыми морщинами и, казалось, вот-вот начнет слезать. Ни днем, ни ночью огонь не прекращался, нас обстреливали с обоих берегов реки.

Порой ночью, когда над нами переставали роиться трассирующие пули, осторожно, по-охотничьи ступая, мелькали невдалеке человеческие тени; на окрики наши скрывались. Это были люди, отставшие от своих частей; они уже боялись друг друга.