Народная война

Видимо, Шура дала знать о моем приходе, потому что эти два вооруженных человека тотчас ввалились в комнату, где мы сидели за столом. Откровенно говоря, я немного оробел, так как не знал, что меня ждет, но старался не выдать своего волнения и продолжал разговаривать. Вошедшие были молодые парни, обоим было лет по восемнадцать. Один очень высокий, несколько сутуловатый, словно он пригибался, чтобы не казаться таким высоким, а второй среднего роста. В комнату вошли они без винтовок, но я слышал, как они стукнули прикладами об пол в первой комнате и, не раздеваясь, не снимая даже шапок, сели за стол. Вид у них был беззаботный, а взгляд лукавый, даже плутоватый. Несмотря на все старания Николая предупредить молодых людей о бдительности (он так старался, что раза два меня толкнул под столом ногой), их разговор не оставлял сомнения, что они принадлежат к партизанам.

Молодые люди докончили обед и пошли к выходу. Я, ни слова не говоря, пошел за ними. Недоумевающе посмотрев на меня и потом друг на друга, парни, как ужаленные, бросились в прихожую к своим винтовкам, которые стояли в углу рядом с моей палкой, и выбежали на улицу.

Я последовал за «ими.

— Хлопцы, — крикнул я с порога.

Они остановились.

— Подите сюда, — категорически потребовал я.

— В чем дело?

— Подите сюда, чего вы боитесь… Вы почему с винтовками, полицейские, что ли?

Слово «полицейские» их словно обожгло, они резко повернулись и подошли ко мне.

— Не полицейские, а партизаны, — почти в один голос ответили молодые люди и с вызовом уставились на меня.

— Партизаны? В таком случае, ведите меня к начальнику.

То обстоятельство, что их заявление не испугало меня, а скорее обрадовало, удивило молодых парней.

— К начальнику? А ты кто такой? — проговорил тот, который был пониже ростом.

— Там узнаешь.

— Дело не пойдет. Нам не разрешено. Документ у тебя есть?

— Какой тебе нужен документ?

— Какой-нибудь, удостоверение или что-нибудь в таком роде.

— А у тебя документ есть? — озадачил я молодого парня, — чем подтвердишь, что вы партизаны, а не полицейские?

Мой вопрос вызвал замешательство, но тотчас высокий нашелся.

— Вот у нас документ, — и он убедительно тряхнул винтовкой.

Только теперь я заметил, что именно тот, который оружием хотел удостоверить свою личность, держал на ремне простую и притом старую берданку, искусно подделанную под винтовку.

— Ого, брат, документ-то липовый, — сказал я. Парень смутился. — Отведите меня к командиру, там разберемся, — продолжал я.

— Нет, к командиру нельзя.

— Боитесь? Тогда я сам пойду.

Парни переглянулись.

— Ладно, пошли, — решительно сказал тот, что был пониже ростом, — только пеняй тогда на себя.

По дороге они задали мне несколько вопросов. Отвечая на них, я болтал, что взбредет на ум и разжигал их любопытство. Я был доволен, что, наконец, все определится. Я даже перестал ощущать боль, которая еще утром меня очень беспокоила.

По дороге молодые люди открыли между собой перебранку. Вначале длинный ругал своего друга за то, что тот вечно путает винтовки, что и теперь он взял его винтовку, а когда оружием поменялись, то длинный стал нападать на друга за то, что он взялся вести старика, то есть меня, в неположенное место и что теперь им от «Василия Андреевича достанется».

— Слова «Василий Андреевич» привлекли мое внимание. Совпадение имен — меня тоже звали Василием Андреевичем — заинтересовало меня, и я спросил конвоиров:

— А кто такой «Василий Андреевич»?

— Придешь, тогда узнаешь, — грубо ответил мне длинный, и разговор на этом оборвался.

Длинный шел впереди шагах в трех, раскачиваясь с боку на бок и тяжело ступая большими, точно снегоступы, валенками. На снегу оставались узорчатые отпечатки резины, свидетельствуя, что автомобильные покрышки нашли здесь новое применение: резиной подшивали обувь. Грязный брезентовый плащ с широкими рукавами и с башлыком назади шумел и колыхался, путаясь у него между ногами.

Второй конвоир шел рядом со мной справа. На затылке его лихо сидела барашковая шапка, похожая на кубанку; из-под нее выглядывал покрывшийся инеем волнистый чубчик цвета пожелтевшего льна. Подвижное лицо парня розовело на морозе девическим румянцем. Он был в полусуконном сером ватном полупальто и в новых яловых, кустарной работы сапогах. Сапоги его очень скользили, и он то и дело хватался за меня, чтобы удержать равновесие.

— Эко, брат ты мой, какой ты неустойчивый. Рукав можешь оторвать, — сказал я.

— Ничего, дед, за нашу устойчивость не волнуйся, а рукав… Думаю, что рукав тебе скоро будет не нужен, — ответил он.

Эта милая шутка показалась ему, видимо, очень забавной, и он лукаво посмотрел на меня.

— Ты его не слушай, дед, — вмешался другой, — придем на место, новый кожух дадим… — И длинный, оглянувшись, многозначительно мне подмигнул. Ход _ч его нехитрой мысли был мне ясен: парень хотел теперь рассеять неприятное впечатление, чтобы я не испугался и не отказался итти к командиру.