Народные сказки и легенды

Паж так вдохновенно рассказывал о последних минутах графа, что Ютта никогда не уставала его слушать. Всегда у него находилась какая-нибудь маленькая подробность, которая приходила ему на память только сейчас. Он вспоминал не только о последнем слове или жесте графа, но и о чем тот думал, когда его душа расставалась с телом. Из каждого движения, каждой перемены в выражении лица поверженного рыцаря, будто бы замеченной им, Ирвин умел извлечь что-нибудь лестное для графини. То утверждал, что видел ее прелестный образ, витавший перед взором умирающего графа, то рассказывал, как читал в глазах господина желание, чтобы его отлетающая душа ощутила неподражаемую прелесть ее благородного страдания и насладилась блаженством незримо осушать поцелуями прекрасные слезы на её нежных щечках, то превозносил счастье рыцаря, со славой павшего в бою и оплакиваемого такими чудесными глазами. А иногда, осмелев, признавался даже, что за одну единственную, такую драгоценную ее слезу, он и сам с радостью отдал бы свою жизнь.

Сначала графиня не придавала никакого значения этим речам, но потом, когда боль утраты понемногу улеглась, стала находить в них невинное удовольствие. Все больше внимания она начала уделять нарядам, намеренно стараясь подчеркнуть ими свою красоту и поощрить верного пажа на новые откровения. Правда, Ютта по-прежнему призывала смерть обратить в тлен ее прекрасное тело, но разрушительница всего цветущего на земле оказалась слишком робкой, чтобы решиться прелоставить ей такую печальную услугу.

Пара нежных глаз так мило гармонировала с нежно-розовыми щечками, а волнующаяся лебединая грудь так контрастировала с черным траурным платьем, что вся фигура молодой женщины излучала невыразимое очарование, ибо, как утверждают знатоки, красота в полутени чарует больше, чем при ярком свете. Разве что слепой мог оставаться равнодушным ко всем этим прелестям. И уж, во всяком случае, не паж.

Влюбленный Ирвин с легкомыслием мотылька полагал, что каждый цветок распускается только для него, независимо от того, растет ли он в саду за оградой или на зеленом лугу, и что его пестрые крылышки преодолеют любые ограды и стены на пути к желанной цели. Правда, положение обязывало Ирвина быть почтительным с повелительницей и удерживать свою страсть, не давая ей вырваться из глубин сердца. Но краска, заливавшая его лицо всякий раз, когда глаза их встречались, усердие, с каким по едва уловимому намеку угадывалось и выполнялось любое ее желание, стремление постоянно говорить ей во время беседы что-нибудь приятное достаточно обнаруживали, что такая необычайная преданность имеет иную побудительную причину, чем обычный служебный долг. И графиня, в силу своей женской проницательности в сердечных делах, без труда догадалась о его тайне.

Это открытие не вызвало у нее недовольства. Напротив, она даже решила поддержать эту игру без слов и дать сердцу невинное развлечение, — ведь не может же молодая вдова, как горлица, вечно ворковать и сетовать о потере супруга. Однако искра любви нашла в ее сердце так много трута, что скоро разгорелась в яркое пламя.

Хитрый Ирвин с тайной радостью стал замечать нежный взгляд повелительницы, и то, о чём прежде он не смел и мечтать, стало теперь казаться ему достижимым. Как пажу ему льстила дерзкая надежда со временем стать супругом госпожи. Первая любовь разожгла его алчущее сердце, и он решил попытать счастья.

Однажды, сопровождая графиню к мавзолею и беседуя с нею о чувстве нежной любви вообще, по ее взгляду и выражению лица он понял, что скрывается за ее философскими рассуждениями, и перешел к теме, к которой давно уже подготовился.

— Благородная госпожа, — начал он, — человек не должен всю жизнь оставаться на одном месте. Всему свое время. Я хорошо всё обдумал и, полагаю, настал час, когда, по примеру моих предков, мне надлежит взяться за оружие. Я давно уже истоптал детские башмаки, и мне не пристало более носить шлейф за дамой. Поэтому прошу вас, отпустите меня.

— Ах, мой добрый Ирвин, — возразила графиня, — как это вдруг пришла тебе в голову мысль оставить у меня службу? Или я дурно обращалась с тобой? Или, как и подобает добрым господам, не оказывала тебе, своему слуге, любовь и благосклонность? Скажи, что случилось, и почему ты хочешь уйти от меня?

И р в и н:

— Ах, видно не судьба мне оставаться здесь.
Сердечной раны боль гнетет, теснит и душу
Терзает безысходная тоска
И гонит, гонит прочь от этих мест.
Уйду туда, в неведомую даль,
Но только там не жду я утешенья,
И то чего так долго я желал
Мне там уж не найти …
О знайте, боги, люди!
Всё то, о чём мечтал я без надежд,
Всё это здесь
— Здесь, в замке, в Хаммерлюнде