Во седьмомъ году восьмой тысячи Назжалъ царище Кудрянище Ко тому ли городу Чернигову. Онъ князей бояръ всхъ повырубилъ; Благоврнаго князя едора Онъ подъ мечъ склонилъ, Голову срубилъ. Оставалося чадо малое, Молодой Егорей свтло-храбрый: По локоть руки въ красномъ золот, По колна ноги въ чистомъ серебр, И во лбу солнце, во тылу мсяцъ, По косицамъ звзды перехожіи. Онъ того, собака, не пытаючи, Началъ Егорья — свта мучити Всякими муками да разноличными. Началъ онъ Егорья топорами счь: Топоры все зубье прикрошилося, А Егорья-свта не уязвило, Не уязвило, не укровавило. Онъ того, собака, не пытаючи, Началъ онъ Егорья пилой пилить, У пилы все зубье прикрошилося, Прикрошилося, все приломалося, А Егорья-свта не уязвило, Не уязвило, не укровавило, Онъ того собака, не пытаючи, Началъ Егорья водой топить, Колесомъ вертть: Колесо въ щепу все приломалося, А Егорья-свта не уязвило, Не уязвило, не укровавило. Онъ того, собака, не пытаючи, Началъ онъ Егорья въ котл варить: Егорей-свтъ въ котл стойкомъ стоить, Стойкомъ стоитъ, самъ стихи поетъ, Стихи поетъ все херувимскіе, Подъ котломъ растетъ трава муравлена Растутъ цвточки лазоревы. Онъ того, собака, не пытаючи, Копалъ погреба глубокіе, Долины погребъ двадцати саженъ, Ширины погребъ тридцати саженъ, Глубину погребъ сорока саженъ, Посадилъ Егорья — свта съ матерью Во тотъ погребъ во широкой: Задергивалъ ршотки желзныя, Желтымъ пескомъ призасыпывалъ, Срымъ каменьемъ призаваливалъ, Муравой травой замуравливалъ. Онъ пошелъ, собака, похваляется: «Не бывать-ска Егорью на святой Руси, Не видать Егорью свта благо, Свта благо, солнца краснаго». По Егорьевой было по участи, И по Божьей было по милости, Стонка заввали втры буйные Изъ того изъ далеча чиста поля; Мураву-траву всю размуравило, Сро каменье все приразвалло, Желты пески вс приразвяло, Ршеточки вс прираздергало, Выходилъ Егорей на святую Русь, Увидалъ Егорей свта благо, Свта благо, солнца краснаго, Сталъ просить благословенія, Благословенія матушки родимыя Похать къ Кудревяну Кудреянищу Изместить обиды вс родительскія. Унимаетъ его матушка родимая: «Не позжаій: у Кудревяна Кудреянища Есть три заставы, три великія; Первая застава великая: Стоятъ лса темные, Они засли до неба; И стиглому и сбглому проходу нтъ, И удалому молодцу прозду нтъ. А другая застава великая: Стоятъ дв горы высокія, Разойдутся, да вмст столкнутся. Ни стиглому, ни сбглому проходу нтъ, Ни удалому молодцу прозду нтъ». Ой же ты — матушка родимая! Не Божіимъ все есть изволеніемъ — Все вражіимъ навожденіемъ! Похалъ удалый доброй молодецъ; Пріхалъ къ лсамъ темныемъ. «Ой все вы лсы, лсы темене! Полноте-ко врагу вровать, Вруйте-ко въ Господа распятаго, Самаго Егорья-свта храбраго!» Стали лсы по старому, Стали лсы по прежнему. Прохалъ Егорей-свтъ храбрый. Пріхалъ къ горамъ высокимъ: «Полноте-ко горы врагу вровать! Вруйте-ко въ Господа распятаго, Самаго Егорья — свта храбраго.» Стали горы по старому, Стали горы по прежнему; Прохалъ Егорей — свтъ храбрый. Пріхалъ къ рк огненной: «Полно-ко рка врагу вровать! Вруй-ко въ Господа распятаго, Самаго Егорья — свта храбраго! Стала рка по старому, Стала рка во прежнему. Колотятъ платье дв двицы, Дв русскія полоняночки: „Ой же ты удалый добрый молодецъ. Есть еще у Кудреяна Кудреяныча. Есть три заставы, три великія: Первая заставь сидитъ надъ крыльцомъ птица: Унесетъ тебя въ чисто поле, Малымъ дтямъ да на съяденье. Надъ крыльцомъ сидитъ змя лютая: Ухватитъ тебя на хоботъ свой Унесетъ тебя въ чисто поле Малымъ дтямъ на съяденье. Въ палатахъ у него есть мечъ самоскъ, Отскетъ у тебя буйну голову!“ — Все это не Божіимъ изволеніемъ, Все вражіимъ навожденіемъ! „Охъ ты птица, птица, лети въ чисто поле, Хватай поганыхъ татаровей. Охъ ты змя, змя лютая! Лети змя въ чисто поле Хватай поганыхъ татаровей! Охъ ты мечъ мечъ, мечъ самоскъ, Сски у Кудреяна Кудреянища, Сски буйну голову.“(Арханг. губ. зап. С. В. Максимовымъ).