Народы и личности в истории. Том 2

Особый интерес представляет его социальная педагогика, в которой он объясняет связи школы и общества. Наторп утверждает: экономика с политикой в системе ценностей вторичны, первичны – образование с воспитанием. Главное в системе обучения – человек как воплощение духа, интеллекта и морали. Все остальное в образовании представляет собой лишь частные и второстепенные направления (научное, техническое, художественное обучение). Какова цель любого воспитания? Вырастить здоровое и красивое существо. Но за этим неизбежно встают чисто философские, моральные задачи – «проблема долженствования, или цели, или, как мы предпочитаем говорить, идеи». Как создать из хаоса человека совершенного или даже просто-напросто достойного? Предоставить его самому себе? Пусть выбирается и находит свой путь сам? Неужто бросить его в полную свободу, как в омут!? Наторп убежден: «Отдельный человек не может достигнуть высоты своего человеческо-нравственного назначения иначе, как только построив человеческо-нравственно свои отношения к общности». Чтобы человек поднялся на высоты духа и нравственности, нужны усилия общества и его социальных институтов. И здесь особенно велика и даже решающа роль высшей школы… Личность – это всегда организованное начало. Хотим мы того или нет. Только одно из двух: или организация уродует и калечит человека, или она его бережно и умно направляет, одухотворяет и возвышает. «Что возможна организация свободной, не принудительной образовательной деятельности, тому доказательный пример дает высшая школа. И она уже со времен Платона признана за необходимый, скорее даже за собственно центральный орган социально-пеадгогической организации». Однако до сих пор высшее образование рассчитано, как считает Наторп, во-первых, лишь на привилегированные слои и, во-вторых, преследует узко прикладные цели научно-технического образования. Это и глупо и опасно. В результате, у кормила власти могут оказаться «технари». Последствия их власти скажутся трагически. Человечеству придется еще пожалеть об этом. Но проблема не только в этом. Нужно широко раскрыть двери вузов перед народом. Речь идет о «народной высшей школе» или, в самом широком смысле, высшей школе для всех». Только в этом случае вы получите истинно демократическое общество («образовательная работа будет демократическою, или ее совсем не будет»). Такого рода задачи стоят перед нами и в конце XX в.[273]

XIX в. породил и такое важное явление как научная популяризация. Из увлечений чудаков-одиночек и мечтателей наука превращается в достаточно распространенное занятие. Естественно, это вызывало повышенный интерес у широкой публики. В особенности, если она давала пищу сенсации. Когда английский ученый Дж. Гершель отправился на мыс Доброй Надежды для наблюдения Южного неба, подлинный ажиотаж вызвала корреспонденция газеты «Нью-Йорк сан». В сообщении говорилось, что ученый, наблюдавший за лунной поверхностью, не только обнаружил, что Луна обитаема, но и якобы увидел в телескоп ее жителей. Тогда многие в Европе и Северной Америке поверили этому. Наступало время перемен.

Пальма популяризаторской деятельности принадлежала давним соперникам – Англии и Франции, где ее развитие шло по двум путям – организация издательств, выпускающих научно-популярную литературу, и публичные лекции. В Англии широкой известностью пользовались лекции физика М. Фарадея, включая и его «Историю свечи», с которой он выступал много раз (в том числе и для детей на Рождество). Большое впечатление производила и лекция Т. Гексли «О куске мыла». Это наиболее известные лекции в викторианскую эпоху… Блистали не только мужчины, но и женщины. Одной из таких «научных амазонок», к примеру, слыла М. Сомервилл, автор ряда книг, обобщавших в доступной форме знания того времени. Кстати, в ее честь будет впоследствии назван и женский колледж в Оксфорде.[274]