Нарративная экономика. Новая наука о влиянии вирусных историй на экономические события

Возможно, лучше всего рассматривать поведение банкиров в такие моменты с точки зрения примитивных неврологических паттернов с позиции миллионов лет дарвиновской эволюции. Тот факт, что у собак и грызунов сегодня есть структуры мозга, управляющие страхом, свидетельствует об их общем мезозойском происхождении. Страх – нормальная эмоция для всех млекопитающих и высших животных, в которой участвуют определенные структуры мозга. Угасание страха – это процесс, который должен происходить с течением времени после того, как опасность миновала.

Ученые впервые столкнулись с действием этих мозговых структур опосредованно.

В 1927 году русский физиолог Иван Павлов поделился с научным миром своими исследованиями. Если собаке неоднократно давали дозу кислоты на язык по щелчку метронома, через какое-то время звук метронома без кислоты вызывал такие же непроизвольные реакции, как если бы собаке давали кислоту. На следующем этапе эксперимента Павлов несколько раз включал метроном, но не давал кислоту, и реакция отвращения у собак постепенно стала угасать. Позднее были обнаружены структуры мозга, участвующие в таких реакциях. У крыс нейроны латеральной миндалины (миндалевидной области мозга) играют главную роль как на стадии овладения страхом, так и в фазе его угасания, они усиливают срабатывание в первом случае и уменьшают во втором. Не все нейроны снижают свою активность, сохраняя остаточный страх. Нейробиологи пришли к выводу:

«В целом существует множество свидетельств того, что в основе способности подавлять страх лежит особая совокупность нейронных связей, использующая взаимосвязи между миндалевидным телом, вентромедиальной префронтальной корой и гиппокампом, и что в процессе эволюции она не исчезла» (5).

У крыс почти такая же совокупность нейронных связей, и им присуще непроизвольное срабатывание страха, как у людей. У последних толщина вентромедиальной префронтальной коры зависит от того, насколько им удается погасить страх (6). Некоторые из неврологических расстройств у человека, такие как посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), представляют собой неспособность перейти в фазу угасания, и их исследование может помочь понять основные структуры управления страхом (7). Можно с уверенностью сказать, что эволюционный процесс оптимизации нейронных связей в отношении возникновения страха и его угасания у людей еще не завершен, потому что нашей цивилизации всего несколько тысячелетий.

Психическое состояние сродни ПТСР может время от времени поражать население целых стран. В 1951 году в своей книге The Captive Mind («Плененный разум») польский поэт Чеслав Милош, описывая свои впечатления от неофициальных нарративов, которые существовали в конце сталинского режима и о которых можно было говорить лишь шепотом, отметил, что для него огромное значение имела созданная атмосфера страха – страха исчезнуть в подвалах тайной полиции, быть сосланным вместе с семьей в Сибирь и там умереть от голода или замерзнуть:

«Страх хорошо известен как одна из консолидирующих сил в обществе. В либерально-капиталистической экономике страх безденежья, страх потерять работу, страх скатиться на одну ступеньку вниз по социальной лестнице – все это подталкивало человека к приложению еще больших усилий. Но в государстве с абсолютной верховной властью царит неприкрытый ужас. В капиталистическом городе с населением в 100 тысяч человек, скажем, тысяч десять жителей может преследовать страх потери работы. Подобный страх возник у них как результат какой-то личной ситуации, трагической из-за проявленного их окружением равнодушия и черствости. Но если все 100 тысяч человек живут в ежедневном страхе, они излучают коллективную ауру, которая нависает над городом, как тяжелая туча» (8).

Логично предположить, как это и делает Милош, что страх потерять работу слабее страха отправиться в Сибирь и что страх на любом уровне зависит от одной и той же системы межнейронных связей. Далее, в трудных ситуациях, не найдя логичного ответа или выхода – например, при принятии решения о том, стоит ли делать рискованные инвестиции, – человеческий разум может делегировать решение какой-то системе межнейронных связей, схожей с крысиной. В таких случаях воспоминания о собственном горьком прошлом опыте, как и воспоминания о чужом опыте, передаваемые в виде нарративов, могут определять характер предпринимаемых действий и в конкретные моменты приводить к неудачным экономическим решениям.

Снижение страха может говорить о постепенном его угасании, но этот процесс можно развернуть в обратную сторону, если нарратив получит новое драматическое развитие или мутирует. Недавние нарративы о наличии ядерного оружия у государств-изгоев кажутся достаточно активными, чтобы вернуть страх перед ядерной катастрофой. Но, как мы видим, они не достигают своей цели. Точно так же как трудно или даже невозможно предсказать, какой фильм станет кассовым, трудно предсказать, какой нарратив в конечном итоге окажет влияние на экономику.