Нарциссы (СИ)

Я помню, что долго плакал у ее постели, слезы душили меня, я, кажется, никогда в жизни так не плакал. Моя Юленька жива, но если бы… если бы нет? Я знал, что она никогда не простит меня, знал, что я сам себя никогда не прощу. Все то лучшее, что у нас было, я сам убил. И я едва не убил Юленьку. Как мог я быть с ней рядом после этого? Я не мог допустить, чтобы такое чудовище находилось с ней в одной комнате слишком долго. Я и так позволил себе лишнего, коснувшись ее рук. Больше она никогда не увидит меня, больше ей никогда не будет больно из-за меня. А что будет со мной - неважно. Я должен лишь уберечь Юлю от своего присутствия в ее жизни.

Прости меня, жизнь моя, душа моя. Прости за то, что оказался слишком слаб и не смог сделать тебя счастливой. Прости за всю ту боль, что причинил тебе. Прости меня, Юля, милая. Я больше никогда не потревожу тебя.

*

Очередная случайная запись в его дневнике, которую ей не следовало читать. Эта запись пробудила в Юле такую сильную ненависть к себе и такую боль, какую, как ей казалось, она уже не способна чувствовать. Как могла она быть такой эгоисткой? Как могла она заставить Виктора Валентиновича пройти через это, а потом оставить его жить с таким непосильным грузом вины? Ни разу, никогда он не упрекнул Юлю, ни словами в жизни, ни мыслями в этом дневнике. Он винил только себя и, наверняка, до сих пор винит. Как могла Юля допустить мысль, что после случившегося Виктор Валентинович счастливо жил со своей женой и дочкой? Возможно после всего этого дочка лишь стала для него крохотным зыбким мостиком между безумием и реальностью, помогла ему не сойти с ума.

Столько раз Юля думала, что Виктор Валентинович затаил на нее обиду, думала, что он никогда не искал с ней встречи, потому что не смог простить. А он, в свою очередь, думал, что это она никогда не сможет простить его, и старался держать себя на расстоянии от нее. Все сложилось как нельзя хуже, судьба запутала их обоих так, что даже спустя столько лет Юля не могла до конца понять причины поступков Виктора Валентиновича. Просто они были слишком разными. Всегда.

Откуда-то из комнаты доносились приглушенные голоса и смех актеров по телевизору. Они смотрели фильм после ужина в квартире чокнутого математика, когда Юля, почувствовав внезапную усталость, отлучилась в спальню, чтобы полежать немного в тишине и одиночестве. К тому же, она знала эту старую комедию наизусть. И зачем, зачем она только достала из нижнего ящика тумбочки этот дневник? Нет, его нужно читать с новыми силами, а не в таком ужасном состоянии, когда после долгих прогулок пешком ноют ноги, и к вечеру голова кружится от распирающих ее впечатлений.

Юля сидела на постели, согнув ноги в коленях и уткнувшись в них головой. Она не заметила, как в комнату кто-то вошел, поэтому испугалась, услышав голос Владимира Николаевича:

- Плохо себя чувствуешь? – спросил он встревожено, а Юля подняла на него глаза и поняла, что не сможет солгать, потому что лицо все равно выдаст ее.

- Отвратительно, - сказала она.

Владимир Николаевич смотрел на нее долгим взглядом, словно оценивая причину ее плохого самочувствия, а потом спросил:

- Прошлое не дает тебе покоя, да?

Юля посмотрела на лежащий рядом открытый дневник и сказала:

- Это я не даю прошлому покоя.

Владимир Николаевич понимающе улыбнулся, прикрыл дверь в спальню и сел рядом с Юлей на кровать. Он чувствовал, что ей не стоит сейчас быть одной. Не тот случай.

И Юля была благодарна ему за то, что сейчас именно он оказался рядом. Конечно, она ценила Сашину поддержку, но, к сожалению, Саша не знал многих вещей о ее прошлом. А Владимир Николаевич единственный знал, что Юля пыталась убить себя.

- Я читаю его дневник, - просто и неожиданно для себя самой сказала Юля. – Мне не стоит этого делать, я презираю себя за это, но не могу остановиться. Я не успокоюсь, пока не прочту его до конца. Вы осуждаете меня, да?

Он покачал головой.

- Нет, что ты, конечно нет! Я думаю, ты имеешь на это право. Вот только легче от этого чтения тебе, похоже, не становится?

Юля вздохнула и медленно кивнула. Она пожалела, что не может больше плакать – сейчас слезы могли бы стать прекрасным избавлением от боли, помогли бы облегчить ту муку, которая сдавливала ей грудь. Но она не могла выплакаться, ее глаза были сухими, как и ее сердце, подобное иссушенной зноем почве пустыни. Слез не было, и Юле приходилось лишь терпеть эту тупую боль в груди и осознавать, что прошлое умерло. Что она ничего не может поделать, и то, что было сделано, уже никогда не исправить.

- Я прочитала сейчас о его переживаниях из-за… моей попытки суицида, - сказала Юля тихо, чувствуя, как вместе с этой тяжелой фразой последние силы покидают ее. – Он так страдал из-за меня… Я заставила его пройти через ад, я сломала ему жизнь, я заставила его жить с неподъемным грузом вины и ненавидеть себя, я просто…