Нарушенная заповедь

Секретарша пыталась что-то сказать, но Кирилл уже отключился. Дисциплинка, однако! Распустились! Надо подкрутить гайки! – в Симбирском проснулся директор-немец.

Чего же они не звонят? Кирилл схватил телефон, и он, словно только этого и ждал, разразился требовательным звонком. «Малик», – высветилось на дисплее, – не до тебя сейчас. Симбирский отшвырнул телефон, и тот, скользнув по столу, чудом удержался на самом краю.

Кирилл нажал кнопку селектора.

– Позвоните Малику, пусть срочно возвращается.

– Хорошо, Кирилл Петрович.

Телефон снова зазвонил. Пришлось вставать и идти за ним. Вдруг?.. Но это снова был Малик.

– Вы позвонили Малику? – заорал Кирилл, распахнув дверь в приемную.

– У него занято, – ответила секретарша, – я поставила на автодозвон.

– Дозвонитесь, сообщите о результатах.

Симбирский, хлопнув дверью, вернулся за стол. Обновил страницу в Интернете, пробежал глазами порцию новых комментариев, но не смог сосредоточиться на их содержании. Уловил лишь общий тон высказываний. Положительный.

– Кирилл Петрович! – секретарша заглянула в дверь. – Малик просит вас взять трубку. Говорит, это очень важно.

– Потом! – Кирилл жестом приказал ей покинуть помещение.

– Кирилл Петрович… Но он сказал…

– Я. Сказал. Чтобы. Он. Срочно. Возвращался, – чеканя каждое слово, произнес Симбирский. – А если вы считаете, что его слова для вас важнее, – пишите заявление. Прямо сейчас.

Глаза женщины наполнились слезами.

– Но он… вашего сына… касается… срочно, – с трудом выдавила она и выскочила из кабинета.

«Пошла рыдать, – понял Симбирский. – К черту! Мало того, что мымра-мымрой, еще и истеричка! Завтра же прикажу найти новую».

Снова зазвонил телефон. И снова Малик. Да что ж тебе неймется! Кирилл нажал на кнопку громкой связи.

– Кирилл Петрович, Малик! – привычно отрапортовался шеф службы безопасности и добавил: – Секунду.

В трубке что-то зашуршало, а потом…

– Папа…

Кресло под Кириллом резко ухнуло вниз, словно сверхскоростной лифт, перехватило дыхание.

– Женька? Ты где?

Но трубка уже вернулась к шефу службы безопасности.

– Это Малик, – коротко, по-военному доложил тот. – С Евгением все в порядке. Мы на пути в аэропорт. К девятнадцати будем дома.

– Дома, – повторил Кирилл. Машинально взял чашку с безнадежно остывшим кофе, глотнул, поморщился и повторил: – Дома.

* * *

– Слушаю, Рыбак, – сказал Иван, поднося трубку к уху.

В ответ раздалось сопение, словно звонивший быстро шел или бежал.

– Алё! – обозначил свое желание вступить в разговор Рыбак и посмотрел на номер. – Вера Марковна?

– Да, да, – раздалось в трубке. – Вы мне звонили насчет дома на Зеленой горке.

– Звонил, – подтвердил Рыбак.

Похоже, Вера Марковна остановилась, чтобы перевести дух, потому что некоторое время в трубке были слышны лишь ее хриплые вдохи-выдохи.

– Так нет его больше, дома-то вашего, – наконец сообщила она.

– Как нет?

– Моджахисты его подвзорвали. То есть исламисты. След… этот… как его… Чеченский. Вот.

В трубке снова раздалось сопение – видно, Вера Марковна прибавила шагу.

– Вера Марковна, постойте, какой такой чеченский след? Откуда ему взяться?

– Да ниоткуда, – на бегу заявила женщина, – но участковый наш уже подкрепление из города вызвал. Бабахнуло, будто Фукусима какая. Все, я отключаюсь, а то прибегу к шапочному разбору. Наши-то – все село побежало посмотреть, кто дома был. А зять мой, Паша, не захотел меня везти. Рейс у него, понимаете…

Вера Марковна отключилась.

– Что это было? – поинтересовался с заднего сиденья Лебедев.

– Сейчас узнаем, – ответил Рыбак, поворачивая ключ в замке зажигания.

Телефон снова зазвонил.

– Вань, – услышал Рыбак голос Сергея Новоселова, – мужик этот из Рослани, жену убивший дротиком, Молчанов Тимур Михайлович. Проживал по адресу Семеновская, дом сорок, квартира семьдесят два. Осужден на семь лет лишения свободы в колонии строгого режима. В настоящее время вышел на свободу в связи с отбытием срока. Местонахождение неизвестно. Если вдруг что там в Рослани узнаешь, звони.

* * *

Все произошло как-то обыденно, буднично. Не летели в разные стороны камни, не бушевало пламя. Дом просто осел в клубах пыли, будто огромный зверь, сраженный метким выстрелом, да так и остался лежать на снегу. Был дом – и не стало.

Надо было как-то выбираться. Он побрел к летней кухне – там можно скоротать время в ожидании такси. Тишина, нарушаемая лишь скрипом снега под ногами, действовала угнетающе. В глазах статуй, украшавших колоннаду летней кухни, застыл вопрос: что теперь? Ему это было абсолютно безразлично. Он, казалось, попал в другое измерение, в другую систему координат, где жизнь течет совсем по-иному.

– Кру-кууу-ку-куку, кру-кууу-ку-куку, – принес ветер воркование витютня. Странно, откуда он тут взялся зимой? Наверное, это родственник голубей, которым мать щедро кидала крошки, оставшиеся от ее кулинарных экзерсисов. И с тех пор живет в голубином подсознании память предков о доме, где всегда можно поесть.

– Кру-кууу-ку-куку, кру-кууу-ку-куку, – настаивал витютень.